Марина посмотрела на Шаповалова. Никогда он так отвратительно не выглядел, остатки волос всколочены, он даже не счел нужным их причесать, кожа на лице серая, как плохая туалетная бумага, под глазами отечные мешки. Да он не здоров! сделала она вывод.
– Поймите, Филипп тонкий и очень впечатлительный юноша. С ним надо обходиться деликатно, иначе он больше ко мне не подойдет. А на это требуется время.
– Нет времени! Пока ты телишься, он черт знает, что еще отмочит. Я думал, ты девка ушлая, все умеешь, прошла сквозь огонь и воду. Надо довести его до такой кондиции, чтобы он до самой последней клеточки понял, как это здорово трахать бабу. Ничего с этим сравниться не может.
– Но что это изменит? – робко спросила Марина.
– Да все изменит! – неожиданно закричал Шаповалов. – Все изменит, дура! Если он поймет, как это здорово, то неизбежно заинтересуется и другими сторонами жизни. Человек должен балдеть от грубых удовольствий, а не от просмотра картин в музеи. Тогда он начинает ценить деньги и все, что с ними связано. Потому что знает, что они позволят ему получать эти удовольствия снова и снова. Теперь понимаешь, что от тебя надо. Чем грубей, тем лучше.
– Теперь понимаю, – пролепетала Марина.
– Вот и замечательно. – Шаповалов слегка успокоился. – На все про все даю два денечка. Не получится, забудь про наш уговор. Хочешь что-то сказать?
– Да. То есть, нет.
– И правильно, чего тут еще говорить. Дело надо делать. Иди. А я малость полежу. – Голос Шаповалова как-то непривычно дрогнул. Он вдруг ощутил учащенное сердцебиение. Ну и денек, подумал он.
Марина быстро взглянула на него, почувствовал что-то неладное. Но ей было не до его самочувствия, она хотела только одного – побыстрей убраться отсюда. И почти бегом вылетела из каюты.
Суздальцев испытывал все большую тревогу, его не отпускало ощущение, что что-то происходит с Шаповаловым. Он изменился буквально за пару дней. Потяжелел, обрюзг, взгляд приобрел тусклость. Продюсера беспокоила мысль, что Шаповалов способен отказаться от проекта. А в нынешней ситуации, где найти другого инвестора. Надо раскручивать этого во что бы то ни стало. До тех пор, пока он жив.
Погруженный в свои невеселые мысли Суздальцев шел по палубе, когда в него едва не врезалась Марина. Вид у нее был обеспокоенный, как будто за ней кто-то гнался.
Суздальцев схватил ее за руку.
– Ты куда, милая? – игриво спросил он. Один вид этой девицы тут же запускал в нем механизм сильного вожделения.
Марина выдернула руку.
– Не трогайте меня, по крайней мере, на людях. Очень вас прошу.
– А не на людях?
Марина посмотрела на него, но ничего не сказала. Она поймала себя на том, что этот мужчина одинаково ее влечет к себе и отталкивает от себя. Такого с ней раньше не случалось, было или одно или другое. А тут совершено не понятно, как себя вести.
– Чего молчишь? – нетерпеливо спросил Суздальцев.
– Мне сейчас не до того, – вырвалось у Марины.
– А до чего?
Марина невольно прикусила губку, она поняла, что сболтнула лишнее.
– Просто так.
– Просто так ничего не бывает, – резонно возразил продюсер. – Давай детка колись. Откуда ты бежишь вся такая расстроенная? Уж не от Шаповалова? – наполовину наугад, наполовину, по подсказке интуиции, поинтересовался он.
Марина поняла, что врать глупо.
– Да.
– И чем же он тебя так расстроил?
– Угрожал высадить с яхты.
– За что?
– Самой непонятно, ничего такого не делала.
– Он выглядит нормально?
– Если бы, весь отечный.
– Черт! – Сексуальное желание, словно дым от сигареты, почти мгновенно растаяло. На Суздальцева дохнул холодный ветер опасности. Надо срочно выяснить, что происходит с этим денежным мешком. Иначе он не успокоится. – Я пойду по делам, потом как-нибудь встретимся, – проговорил он. – . Ты же хочешь сниматься.
Марина проводила Суздальцева недовольным взглядом. Им всем надо только одно. Сколько раз ей придется себя продавать, прежде чем она обретет хоть какую-то независимость. И обретет ли?
Суздальцев постучал в каюту Шаповалова. Пока он шел, то придумал предлог для визита: хочет поговорить о сценарии Ромова. Кстати, надо узнать у сценариста, как продвигается работа?
Марина не солгала, Шаповалов, в самом деле, выглядел нездорово. Он встретил продюсера как-то безучастно. Правда, это несколько диссонировало с произнесенными им словами:
– Молодец, что заглянул на мой огонек. А я хотел сам тебя звать.
– Я это почувствовал, Георгий Артемьевич, – льстиво улыбнулся Суздальцев.
– Не слишком ли много собралось здесь чувствительных, – проговорил Шаповалов. – Это становится подозрительным.
Суздальцев понял, что Шаповалов имеет в виду Марину. Напрасно он затронул эту тему.
– Я если и чувствительный, то совсем по-другому, – сказал продюсер.
– Ладно, не важно, – махнул рукой Шаповалов. – Я тут кое-что прикинул. Кризис усиливается. Я понес кое-какие потери. Не то, чтобы большие, но все же. Ты понимаешь, о чем я гутарю?
– Да. То есть не совсем.