И не прервется род

Я открыла глаза и сфокусировала взгляд на ослепительно-белом потолке. Белизна потолка и характерный запах указывали на то, что я нахожусь в больнице. Ко мне никто не подходил, и единственным звуком, нарушавшим тишину в палате, был равномерный писк каких-то приборов. Я попыталась повернуть голову, однако моя шея оказалась надежно зафиксирована жестким воротником. От руки к стойке тянулась трубка капельницы. Некоторое время я наблюдала за мерно срывающимися каплями в резервуаре, а потом закрыла глаза.

Умом я понимала, что мое одиночество не продлится долго и вот-вот сюда войдет доктор в лучшем случае, а в худшем – представитель властей. И мне нужно будет ответить на несколько весьма простых, но весьма неприятных вопросов. Кто я? Как я оказалась в море? И какое сегодня число? Последнее волновало меня особенно. Я вспомнила статью, некогда прочитанную в журнале по психологии. Там говорилось, что на пороге смерти человеческий мозг зачастую выдает совершенно фантастические вещи. Так, например, перед глазами может пролететь вся жизнь или же развернуться никогда не происходившая история, вытащенная из подсознания. И вот сейчас я чувствовала себя по меньшей мере Гамлетом, с той лишь разницей, что знаменитое «Быть или не быть?» в моем случае звучало бы мучительным «Было или не было?».

Находясь в Свири, я бы и не подумала задаваться таким вопросом. Но там я все же слегка сошла с ума. Здесь же, в цивилизованном мире, история о параллельном измерении, в котором я якобы провела несколько месяцев, из завораживающей реальности стремительно переходила в статус чудовищного бреда. Мои размышления на тему того, все ли в порядке с моей психикой, прервало появление врача.

Это был высокий мужчина средних лет в массивных очках и с асимметричными усами. Вряд ли так было задумано, но факт оставался фактом: левый его ус был короче и выше правого. Интересно, он сам в курсе?

– Здравствуйте, Наденька!

Я поперхнулась ответным «здравствуйте», осознав, что он знает мое имя. Со мной не могло быть никаких документов. День, когда меня смыло в море, я помнила прекрасно.

– Здравствуйте, – прошелестела я.

– Как мы себя чувствуем?

Признаться, меня всегда удивляла привычка некоторых докторов объединять себя с пациентами. Я почему-то была уверена, что это работает только с детьми. Или же доктор считает меня душевнобольной и ласковым тоном старается избежать буйства?

– Хорошо. Пить хочу, – с трудом ответила я.

– Ну и славно! – чему-то обрадовался доктор. – Мы сообщили в полицию и вашим родителям. Они скоро приедут.

Пока я лихорадочно соображала, откуда он может знать моих родителей, доктор раскрыл историю болезни и, полистав для вида туда-сюда две несчастных странички, словно невзначай спросил:

– А какое у нас сегодня число?

– Я не знаю, – ответила я.

Врать смысла не было. Доктор посмотрел на меня с некоторым сожалением и, бросив взгляд на наручные часы, изрек:

– Восемнадцатое.

Я едва не спросила: «А месяц?» – но вовремя прикусила язык.

– В полиции вы у нас с июня числитесь пропавшей, – поделился он. – Поиски продолжались, но, сами понимаете, не так активно, как в первые недели.

«Недели», – отметила я про себя.

– И вот чудо: вас нашли. Невероятная радость. А уж наши доблестные правоохранительные органы с каким облегчением вздохнут! У нас же, знаете ли, что ни лето, так пропавших… Напьются и купаться лезут. А потом ищи под каждым камнем то, что рыбы не доели.

Меня замутило, и доктор, увидев мою позеленевшую физиономию, вдруг спохватился:

– Ой, у нас же тут…

И замолчал.

– Что у нас? – спросила я, когда тошнота чуть отступила.

– Анализы у нас свежие готовы.

– И?

– Хорошо все. Небольшая анемийка. Но, учитывая астеническое сложение… Голодом себя, поди, морите. Модно же. Так что ничего особенного. Да и после пережитого… К тому же динамика положительная за три дня, что вы здесь.

– У меня истощение? – уточнила я, понимая, что тогда вопросы о моей слабости отпадают сами собой.

– Да не то чтобы… ХГЧ у нас сегодня двести тринадцать, – бухнул доктор и уставился на меня не мигая. – Это значит…

– Я знаю, что это значит, – перебила я, чувствуя шум в ушах.

– Ну и славно, раз знаете. А то скоро участковый придет. У него же вопросы будут. И про ХГЧ тоже. Так что хорошо, что знаете, – повторил он и, зажав папку под мышкой, бодрым шагом покинул палату.

А я уставилась в потолок. Во времена несохранившейся беременности моей подруги Лены вся наша жизнь проходила в зависимости от показателей ее ХГЧ. Она сдавала кровь через день, и мы то радовались, то впадали в отчаяние. Я до сих пор помнила разбивку по нормам этого гормона. Двести тринадцать – это сильно выше нормы для небеременной женщины.

Я глубоко вздохнула. Это ошибка. Не может быть! Рука сама собой потянулась к шее в попытке найти единственное доказательство того, что Свирь существовала не только в моем воображении. Пальцы наткнулись на жесткий фиксирующий воротник. Больше на шее ничего не было. Может, я вправду сошла с ума?

Дверь в палату скрипнула, и на пороге снова появился доктор. Я подумала, что он так и не представился.