И опять Пожарский

— Благодарствую, княже! Только что, мне одними конями заниматься?

— Нет, конечно, — обрадовал его Пожарский.

— Чем же ещё?

— Надо то же самое сделать с коровами и быками. Купить по всей губернии самых здоровых быков и самых молочных коров и также начать их скрещивать. Коров раздать крестьянам отцовым, но проверять, чтобы содержали в чистоте и кормили досыта. Если увидишь, что корова в запустении, навоз там неделями не убирают, вымя тёплой водой не промывают, сразу морду бей и мужику, и жене его. Если второй раз попадутся, веди ко мне, будем уши отрезать, — пошутил княжич, но Василий принял это за чистую монету. — Ещё нужно будет то же самое проделать с козами, овцами и свиньями, — продолжал меж тем боярич.

— Княже, ведь не справиться мне, — поскучнел Василий.

— Тебе ведь не надо ходить и каждого козла на козочку затаскивать, — покачал головой Пожарский. — Тебе надо закупить хороших производителей и составить список, кого с кем случать, а потом аж через полтора года проверить результат, что там за жеребёнок народился. Понятно? Крестьяне сами пусть случкой занимаются, у них опыта побольше.

— Буду стараться, — снова воспрянул духом Полуяров.

— Это не всё, Василий. Это только животные. А ведь есть ещё озимые и яровые.

— Их-то как случать? — хохотнул купец.

— Как их случать, потом объясню, через пару лет. А пока слушай внимательно.

— Слушаю, княже.

— Растения, которые живут в одной местности, привыкают к погоде этой местности. Потому-то твоя затея с астраханской пшеничкой и не удалась. Но идея хорошая, и мы займёмся ею через пару лет. А сейчас, чтобы увеличить урожайность, нужно сделать следующее. Озимые уже посеяны, тут мы опоздали. Нужно закупить на рынке яровую рожь, пшеницу и ячмень в больших количествах, но так, чтобы паника не началась.

— Сделаем, — понятливо мотнул бородой купец.

— Потом нужно раздать эти будущие семена монашкам, что я привёз с собой из сгоревшего монастыря, и пусть они всю зиму это зерно перебирают. Выбрасывают мелкое и повреждённое, семена сорняков всяких, типа овсюга и другой травы. Потом, когда переберут на раз, нужно, чтобы перебрали ещё раз и выбрали самые большие зёрна. Про дестриэ помнишь? Вот тут то же самое, — заметив непонимание в глазах купца, пояснил Пётр.

— Это и есть генетика? — вспомнил слово Василий.

— Нет, брат. Это только селекция. Тоже наука европейская, только послабже генетики. А ты, кстати, знаешь, как пшеница опыляется?

— Чего?

— Зачем пчёлы с цветка на цветок летают?

— Знамо дело, мёд собирают, — фыркнул Полуяров.

— Точно. Но при этом они ещё и пыльцу жёлтенькую с одного цветка на другой переносят, и если на цветок, скажем, яблони, пчела или шмель не сядут, то цветок этот отвалится и яблока не даст.

— Не может тово быть, пчелы на пшеницу не садятся.

— И опять правильно. Пшеницу, рожь и ячмень опыляет ветер. Ветер дует, колосья качаются, и пыльца перелетает с одного колоска на другой. И если, когда пшеница цветёт, ветра не будет, то урожай будет меньше, колосья будут стоять пустые, — разошёлся княжич.

— И что же делать?

— Двое человек берут верёвку, становятся по бокам гряды и бегут с этой верёвкой натянутой, чтобы колосья шевелились, и так несколько раз, несколько дней.

— Не знаю, правда ли, но хитро придумано. А как думаешь, княже, какой урожай будет с тех перебранных зёрен?

— А какой обычно?

— Сам-пять. Сам-семь — хороший урожай, не каждое лето бывает.

— Значит, с перебранными будет сам-пятнадцать, — умножил на два в уме Пётр.

— Плохо это, — огорчился купец.

— Как так? — не понял княжич.

— Если у всех такие урожаи будут, цена на хлеб сильно упадёт. Крестьяне намучаются больше, а результат — тот же.

— Приплыли. Подожди. Но это только у наших крестьян урожайность повысится, а остальные как сажали овсюг, так его сажать и будут. И зерно они не переберут, выбирая самые большие, — развёл руками боярич.

— Думаешь, соседи не прознают?

— А ты им и не говори. И крестьянам, что за семенное зерно, не говори: княжич, мол, прислал и велел сажать, и всё. И чтобы ни одно зёрнышко не вздумали на еду потратить, — погрозил Пётр пальцем.

На том и расстались пока.

Событие тридцатое

Дуня Фомина сидела на крыльце своего нового дома и плакала. Плакала неудержимо, навзрыд. Справа от неё сидел и тоже плакал её старший сынок Коленька. Мальчик плакал, потому что плакала его мама. Он старался держаться, но получалось плохо, слёзы всё равно катились по щекам и падали на мёрзлую землю. Было Коленьке полных пять годков, помощник уже.

Слева также в полный голос ревела двухлетняя Дашутка, младшая Дунина дочка. Мама плакала, маму обидели, вот Дашутка и плакала. Была у Дуни ещё одна дочка, ей бы сейчас исполнилось почти четыре годика, но Боженька прибрал её в прошлом году. Простыла и сгорела буквально за неделю. Что ж, Бог дал, Бог взял.