И пели птицы...

— Изабель возвратилась в Руан, в дом наших родителей. Это было моим предложением. Поначалу они не желали принять ее, однако я настояла на этом. Спустя несколько месяцев отец договорился с Азером о том, что Изабель вернется к нему. Нет, слушайте. Позвольте мне закончить. У нее не было выбора. Отец выгнал бы ее из дома. Азер пообещал все начать заново, принять ее так, точно ничего не случилось. И Грегуар, его сын, умолял ее. Думаю, он и склонил ее к возвращению. Она вернулась к мужу, в их прежний дом. Имелись и иные причины, которые я вам назвать не могу. В первый год войны город заняли немцы, вам это, наверное, известно. Многих мужчин угнали отсюда, в том числе и Азера. Затем… Ну, миновало время, случилось многое. Изабель оставалась здесь. В дом на бульваре дю Канж попал снаряд, часть его была разрушена. Никто не пострадал, но Изабель пришлось перебраться в квартиру на рю де Комартен. Лизетта вышла замуж, Грегуар закончил школу. На следующий год он собирается вступить в армию. В прошлом ноябре город обстреляла тяжелая артиллерия, один из снарядов ударил в дом на рю де Комартен. Изабель была ранена, но все же ей повезло. Двоих на той улице убило. Она написала мне из больницы, спросила, не могу ли я приехать к ней. И я покинула Руан. Из больницы она теперь вышла, здоровье ее поправилось… однако прежней она уже не станет. Я пробуду с ней еще несколько недель.

— Понимаю.

Пробужденное Жанной ощущение близости Изабель оказалось настолько сильным, что Стивену стало казаться, будто она сидит между ними на скамейке. Впрочем, он ясно понимал: что-то, возможно, очень многое, Жанна от него скрыла.

— Я хочу видеть ее, — сказал он. И сам удивился, услышав эти слова. Ни в одно из мгновений, проведенных им в жидкой окопной грязи, не испытывал он желания, чтобы Изабель стала более реальной, чем размытые воспоминания, изредка посещавшие его, не стремился увидеть ее волосы, кожу, тело. Но что-то из сказанного Жанной уничтожило это безразличие. Возможно, в нем говорила тревога за благополучие Изабель, и эта тревога пересилила все — и его собственные воспоминания, и слова Жанны.

Она покачала головой:

— Нет, это невозможно. Это было бы неразумно. После всего, что произошло…

— Прошу вас.

Голос Жанны смягчился.

— Подумайте сами. Вспомните, какой разлад, какую боль причинило случившееся. Возвращаться к этому сейчас, ворошить старое было бы совершенным безумием. — Она встала со скамьи. — Кажется, я рассказала вам, месье, больше, чем следовало, потому что почувствовала, что могу довериться вам. Думаю также, что мы в небольшом долгу перед вами. Уходя, Изабель ничего вам не объяснила, хотя вы, как мне представляется, вели себя благородно, — по-своему. Не преследовали ее, не усложняли Изабель и без того трудную жизнь. По-моему, вы заслужили по крайней мере возможность услышать мой рассказ. Однако верность моя принадлежит Изабель, а, как вы сами сказали, верность должна быть полной и безоговорочной.

Стивен встал тоже.

— Я понимаю, — сказал он. — Спасибо, что доверились мне. Но позвольте задать вам один вопрос. Вы хотя бы скажете Изабель, что я здесь? Что я был бы рад увидеть ее на краткое время — просто чтобы пожелать ей всего самого лучшего? И пусть она решит сама.

Жанна с великим неодобрением поджала губы и снова принялась качать головой. Впрочем, сказать что-либо Стивен ей не позволил.

— Вы тем самым не отступитесь от своей верности. Вы всего лишь позволите сестре самой сделать выбор. Это ведь ее жизнь. Разве не так?

— Хорошо. Пусть это и противоречит здравому смыслу, о нашей встрече я ей расскажу. А теперь отпустите меня.

— Но как я узнаю?

— Ждите меня завтра в девять вечера в том же баре. Все, мне пора.

Они обменялись рукопожатиями. Стивен смотрел, как высокая женщина с бутылкой ликера в руке уходит от него через площадь.

5

Он пошел через город к бульвару дю Канж, оставив за спиной кафедральный собор. Стены холодного готического здания были укреплены штабелями мешков с землей — как будто духовные истины, вместилищем коих оно являлось, не могли защитить его от ударов металла. Вскоре Стивен спустился на берег канала, где давними теплыми вечерами наблюдал, как мужчины в рубашках с короткими рукавами с надеждой забрасывают удочки в укрощенную, отведенную от основного русла воду Соммы.

Все оживало снова. То, что он считал умершим, уменьшившимся до ископаемых воспоминаний, вдруг начало метаться в нем, сжигая его изнутри. Вот уж чего не предвидел он даже в мгновения глубочайшего одиночества, под смертоносным артиллерийским огнем, вынужденный отыскивать самые-самые надежные, детские способы утешения. Ни разу не обращался он к воспоминаниям об Изабель, о том, что происходило между ними, как к источнику надежды и смысла, — тем более как к способу спасения от гнетущей действительности, окружавшей его. Однако встреча с Жанной произвела в нем поразительную перемену: события последних трех лет свелись в его сознании к чему-то если и не до конца понятному, то, по крайности, поддающемуся осмыслению.