И пели птицы…

– Значит, мы должны вернуть ее вам. И я это сделаю. Помогу вам найти утраченное. Ничто не уходит безвозвратно.

– Почему вы так добры ко мне? – спросил Стивен.

– Потому что люблю вас. Вы еще не поняли? И хочу исправить все, что пошло в вашей жизни не так. Мы должны постараться. Обещайте мне, что мы постараемся.

Стивен медленно покивал:

– Мы попробуем.

Жанна встала, приободрившись. Взяла Стивена за руку, повела по парку. Что еще может она сделать, чтобы вдохнуть в него жизнь, вернуть его в реальность, которую он потерял? Одно средство у нее было – хоть и чреватое осложнениями, способными свести его достоинства на нет. Все должно произойти само собой – или не произойти вообще.

На обратном пути они поужинали в ресторане, хоть час для этого был еще ранний, и Жанна постаралась сделать так, чтобы Стивен выпил побольше вина, которое, надеялась она, развеселит его. Он проглотил один за другим несколько бокалов красного бордо, но свет в его мертвых глазах так и не загорелся.

Когда они направились к ее дому, Жанна сказала:

– Прошу вас, постарайтесь перейти двор как можно тише. Консьержке незачем знать, что у меня ночует мужчина.

Стивен рассмеялся – впервые за этот день:

– Ах вы, барышни Фурмантье. А что сказал бы ваш отец?

– Тише, – отозвалась Жанна, радуясь, что ей удалось развеселить его.

Еще не стемнело, ночь обещала быть теплой. На одной из площадей играл маленький оркестрик, в стоявших за платанами кафе загорался свет.

Мощеный двор Жанны Стивен пересек с подчеркнутой осторожностью, не издав ни единого звука, пока не вошел в ее квартиру.

– Я застелила для вас угловой диван. Хотите лечь сейчас или, может быть, посидим еще, поговорим? Кажется, у меня есть немного бренди. Мы можем выпить его вон там, на балкончике. Только разговаривать нам придется вполголоса.

Они уселись в плетеные кресла узкого балкона, с которого открывался вид на сухой пыльный садик.

– Знаете, что я хочу для вас сделать? – сказала Жанна. – Рассмешить вас. Такой у меня план. Изгнать вашу англосаксонскую мрачность. Добиться, чтобы вы смеялись и радовались, как настоящий французский крестьянин.

Стивен улыбнулся:

– Чтобы я рассказывал смешные истории и хлопал себя по бедрам на манер нормандского фермера.

– И чтобы не думали о войне. О погибших на ней.

– Никогда.

Он залпом выпил стаканчик бренди.

Жанна снова сжала его ладонь.

– Я заведу дом с садом. А в саду – кусты роз, и цветочные клумбы, и, может быть, качели для детей – если не своих, то тех, что будут гостить в доме. Дом с высокими окнами, в нем всегда будет пахнуть готовящейся на кухне вкусной едой. В гостиной будут стоять фрезии и фиалки. А по стенам висеть картины Милле, Курбе и других великих художников.

– А я буду навещать вас. Может быть, даже поживу немного в вашем доме. Это потрясет весь Руан.

– По воскресеньям мы станем кататься на лодке, по субботам ходить в оперу, а из нее – в кафе на главной площади. И дважды в год устраивать в доме большие приемы – много свечей, наемные слуги, которые будут обходить наших гостей с бокалами вина на серебряных подносах. И танцы, и…

– Танцев не надо.

– Ладно, обойдемся без танцев, но музыканты – это непременно. Струнный квартет или просто цыганский скрипач. Хотя, если кому-то захочется потанцевать, мы отведем им особую комнату. Может, еще и певца пригласим.

– Возможно, нам удастся подрядить Берара.

– Хорошая мысль. Пусть поет немецкие песни, которым научился от коменданта и его супруги. Наши приемы прославятся. Я, правда, не знаю, как мы их будем оплачивать.

– Я что-нибудь изобрету и наживу целое состояние. А ваш отец оставит вам свои миллионы.

Они допили бренди, у Жанны немного закружилась голова, но на Стивена оно, казалось, совсем не подействовало.

А когда стало прохладно, они ушли с балкона, и Стивен сказал, что, пожалуй, лег бы. Жанна отвела его к постели, поставила рядом графин с водой.

Она разделась у себя в спальне. Разговор со Стивеном приободрил ее, хоть она и понимала, что он просто старался доставить ей удовольствие. И все же это было хорошим началом. Голая, она подошла к двери, на которой висела ее ночная рубашка.

Дверь отворилась, едва она протянула руку к крючку, и Жанна увидела Стивена, босоногого, в одной рубашке.

Он отступил назад:

– Простите, я искал уборную.

Жанна инстинктивно схватила лежавшее в кресле полотенце, завернулась в него.

Стивен повернулся и пошел назад, в гостиную.

– Постойте, – сказала Жанна. – Все правильно. Вернитесь.

Она опустила полотенце на кресло и замерла.

Огня в ее спальне не было, но светлая осенняя ночь позволяла видеть все очень ясно.

– Идите сюда, я хочу обнять вас, – сказала Жанна.

Губы ее неторопливо раздвинулись в улыбке, озарившей лицо.

Стивен медленно вошел в комнату. Долгое, тонкое тело Жанны ожидало его. Она развела в стороны бледные руки, округлые груди ее чуть приподнялись – словно загадочные белые цветы вдруг раскрылись в неясном свете. Стивен, приблизившись, опустился у ее ног на колени. Прижался к ней лицом, сбоку, под ребрами.

Жанна надеялась, что напускная веселость его еще не покинула.