И приходит ночь

Она поставила миску на боковой столик с такой силой, что бульон выплеснулся через край. Когда он потянулся за ним, Рен увидела, как одно мгновение превратилось в вечность: Хэл, неуклюжий из-за болезни, взял ложку; серебро блеснуло, повиснув в воздухе; его лицо скривилось в гримасе. Затем ложка со звоном резко упала на пол, слишком громко в напряженной тишине комнаты больного.

Хэл нахмурился, глядя на старую древесину, как будто ложка лежала на дне пропасти. Она покосилась на покрасневшие кончики его ушей. Отчаяние? Смущение? Это было так странно. Настолько нормально, что она не хотела подвергать это сомнению.

Вздохнув, Рен наклонилась и подала ему ложку.

Должно быть, он двинулся в то же самое время, потому что она чуть не ударила его в подбородок, когда выпрямилась. Его ночная рубашка все еще была расстегнута, обнаженная широкая грудь и изящный изгиб ключиц находились всего в нескольких дюймах от ее носа. Достаточно близко, чтобы ее дыхание мягко касалось его кожи, – достаточно близко, чтобы она почувствовала его дрожь. Она дернулась назад, жар пробежал по ее шее.

– Э-э. – Она протянула ему ложку. – Держи.

Хэл взял ее, посмотрев на Рен со странным выражением лица.

– Спасибо.

После того как передала ему миску и убедилась, что он не получит ожогов второй степени, она отвлеклась от невыносимой неловкости, делая заметки. Что с ней произошло? Куда исчез ее профессионализм? Хэл Кавендиш был красив, если предположить, что кто-то может наслаждаться расточительной красотой умирающей розы. Совершенно нейтральная, очевидная констатация факта. Вот. Теперь, когда подумала о немыслимом, она могла избавиться от этих мыслей. Они больше не будут ее беспокоить.

Рен подняла на него взгляд.

– Дай знать, когда будешь готов.

– Я готов.

Она фыркнула, услышав боль в его голосе.

– Это исцеление, а не пытка. Есть небольшая разница.

Хэл с сомнением взглянул на нее и протянул пустую миску. Она убрала ее в сторону; затем, подвинувшись вперед на стуле, положила руки ему на грудь и позволила своей магии заструиться в его тело. У него не было необходимости комментировать ее действия. Его сжатая челюсть и напряженная поза говорили о многом.

– Знаешь, нам обоим будет легче, если ты расслабишься, – произнесла Рен. – Если бы я в самом деле хотела твоей смерти, Лоури бы уже разгуливал в траурных цветах. Ты хотел моей помощи. Я помогаю.

– Хорошо.

К ее удивлению, он действительно попытался. Когда его мышцы расслабились, а кровяное давление понизилось, ее магия легче потекла через его фолу. Ее сознание бродило по его организму в течение нескольких минут, и то, что она обнаружила, сильно тревожило. Его состояние ухудшилось за ночь, как будто она вообще не исцеляла его.

Это невозможно. Никакая болезнь не могла быть такой агрессивной.

Рен даже несколько раз вздохнула, чтобы успокоиться. «Разочарование не способствует хорошей работе», – напомнила она себе, хотя ей хотелось кричать от перспективы снова делать все, что и прошлой ночью. Наставления матери Элоизы звучали у нее в голове.

«Терпение, сестра Рен».

Это был рефрен ее тренировок, постоянных и неустанных.

«Ты должна быть терпеливой». В лаборатории, где она сжигала запасы трав, проверяя лекарство за лекарством. В лазарете, где Элоиза неодобрительно фыркала, когда Рен оставляла слабый ребристый шрам на руке одной из сестер. На поле боя, где ее излияния энергии заживляли тяжелые раны, но от чего ее руки немели на несколько дней. Человеческое тело могло выдержать столько всего. Время было величайшим целителем из всех.

Несмотря на знакомое онемение, появившееся в пальцах, у Рен не было времени. Она не могла быть терпеливой. Если она не сможет вылечить самые тревожные симптомы за следующие несколько недель, он умрет по дороге в Дану и ее будут судить за дезертирство.

Когда Рен закончила лечение, она отклонилась назад и сжала кулаки так, что сухожилия затрещали. Пот выступил у нее на лбу и на затылке, и когда на нее опустился холод комнаты, она поежилась.

– Что ж. Тебе не хуже, но и определенно не лучше.

Вся надежда, за которую ему удавалось держаться, увяла у нее на глазах.

– Значит, ты ничего не сможешь сделать?

– Я этого не говорила. – Рен положила руки на колени. – Было бы разумно не оскорблять меня. До сих пор ты был не самым приятным пациентом, с которым мне приходилось иметь дело.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он почти с упреком.

– Хорошо. – По крайней мере, он был вежливым, хотя и резким. – Знаешь, не все такие же великодушные, как я. Ты понимаешь, насколько сильно тебе повезло, что пришла именно я?

– Да. – В этот раз он закрыл глаза. Свет удлинил тени, очертания его ресниц обрисовали скулы, как шрамы. Когда он заговорил снова, в его голосе смешались ирония и странная благодарность: – Возможно, это промысел божий.

Эта мысль была слишком близка к ереси даже для нее. Их встреча здесь казалась совпадением гораздо более зловещим, но она придержала язык.

– Верно. Как странно, что у тебя есть зацепка по тому самому делу, которое я пытаюсь раскрыть.