И приходит ночь

Им потребовалось сорок пять минут, чтобы пройти через самый худший участок и добраться до того места, где следы повозок и обуви заполнили скользкую дорогу на городскую площадь. По сравнению с густым туманом и мраком Колвик-Холла это было странно – даже весело.

В уличных фонарях горели лампочки накаливания, а дым, вившийся из труб, наполнял воздух ароматами древесного дыма и выпечки. Все еще спящие таверны прилепились к лавкам изобретателей. Рен остановилась, чтобы поглазеть на витрины. Табличка под прототипом – кажется, он назывался «телефон» – утверждала, что можно воспользоваться им, чтобы поговорить с кем-то за много миль отсюда. Невозможно, но крайне необходимо в таком месте, как это. Ее пальцы в перчатках онемели.

Рядом в стекле появилось отражение Хэла.

– Мне нравится это место.

Рен повернулась к нему.

– Что?

– Оно напоминает мне о том, где я вырос.

– Значит, в Весрии тоже есть адские снежные пейзажи?

Хэл покачал головой.

– Я про ощущения. Тишина и холод. Запах хлеба и бурь.

Рен подняла от удивления брови.

– Значит, маленький городок?

– Да. – Он печально улыбнулся. – Мой отец был рыбаком. Моя семья переехала из города, когда родовая магия иссякла два поколения назад.

Мысль о том, какая жизнь у него могла бы быть, задела ее. С загорелой кожей и грубыми руками, соленый ветер, запутывающийся в его волосах, и корабль в гавани. Все такой же серьезный, все такой же целеустремленный – но спокойный.

Счастливый.

– Я уехал из дома, чтобы вступить в армию, когда мне было восемь. – Он нахмурился, увидев ее испуганное выражение лица. – Они вербуют нас совсем маленькими, и мой отец очень хотел, чтобы я ушел. С тех пор я не возвращался и не думаю, что когда-нибудь исправлю это.

Они оба посмотрели в небо, когда начал падать снег. Снежинки осели на ее ресницы, мир стал бледным и сверкающим. Она хотела от него большего. Больше личных вещей, которые нужно хранить в безопасности.

– Ты скучаешь по дому?

– Да. – Хэл убрал руки в карманы. – Но оттуда я ничего не могу изменить.

Появилось слишком много вопросов. Слишком много мыслей, бесполезных и мазохистских, наполнили ее непрошеным страхом. Если она осуществит свой план, Хэл больше никогда не увидит Весрию.

– Мне нехорошо, – сказал он.

Ее сердце резко сжалось.

– Давай зайдем внутрь.

Они продолжили путь по тихой, освещенной фонарями улице, покрытой гладкими блестящими булыжниками. В такую рань, солнце пока не встало, никто из горожан еще не проснулся. Тем лучше для нее. Никаких свидетелей. Рен считала замедляющиеся удары сердца Хэла, наблюдала за его движениями – они становились менее точными, его шатало. В любой момент он мог потерять сознание.

«Сдайся уже».

Перед транспортной компанией Рен увидела восемь собак, виляющих хвостами. Они были впряжены в сани. Снежинки бешено плясали на фоне газовой лампы, напоминая ей рой мух вокруг трупа. Хэл остановился как вкопанный, его взгляд стал жестким, когда он повернулся к ней.

Одновременно произошло три вещи.

Хэл бросился вперед, Рен схватила его за плечи, и нож вонзился в ее куртку прямо между третьим и четвертым ребрами. Она отметила, что он целился в печень. Он хорош. Это означало бы медленную и мучительную смерть. Такую, которую она заслуживала.

Они были достаточно близко, чтобы Рен могла вдохнуть облачко пара, вырывающееся из его приоткрытых губ. Одно резкое движение – и пойдет кровь.

– Ты подмешала мне снотворное. – Его голос был холоднее, чем воздух, а тон тверже, чем она когда-либо слышала. Но каким бы ужасающим ни был этот суровый взгляд, снотворное могло овладеть им в любой момент.

Рен сильнее схватила его за лацканы.

– Да. Именно это я и сделала.

– Отпусти меня.

– Сначала ты.

Боль предательства сверкнула в его глазах.

Прежде чем она смогла как следует поразмышлять над этим, он обмяк. Ее колени подогнулись под его весом, когда она поймала его. Хэл был высоким и худощавым, но зимняя куртка делала его еще более громоздким. Потребовалось немало усилий, чтобы протащить его по снегу и уложить на сани. Его голова склонилась набок, рот все еще был открыт в невысказанном обвинении. Ветер пронесся мимо, таща Рен обратно к поместью. Но было уже слишком поздно.

Она направлялась домой.

Снежные шквалы заслонили обзор. Хотя, по ее оценке, был почти полдень, Рен не видела ни солнечного света, ни жизни. Только смутная фигура извозчика, Коллинза, выделялась в буре. Он перегнулся через переднюю часть саней, такой же крепкий и направляющий, как фигура на корабле.

Они ехали несколько часов, но Рен не могла стряхнуть с себя ползучее беспокойство. Справа простиралась долина, край утеса был изрезан снежными карнизами. Она чувствовала голод этой пропасти.

В голове возникла мысль, словно кто-то прошептал на ухо: «Мы едем не в ту сторону».

Конечно, путь наверх был извилистым и темным, и она проспала половину времени, но… Нет, нет, она не могла сомневаться в себе. Этого не может быть.