В эту минуту, в освещенной свечами спальне, под негромкий, далекий шум застроенной доходными домами Сент-Мартинс-лейн, всех троих связало между собой ощущение несказанной сплоченности перед лицом общей беды.
«Все мы хотим вернуть его. Никто не желает терять его этаким образом».
Припав на колени возле кровати, Джек потянулся к свободной руке Энтони и, отбросив прочь прежнюю деликатность, стиснул его обмякшие пальцы так, что почувствовал кости под кожей.
«Ведь другу тоже любить не заказано!»
– Зовите его не словами, иначе, – пояснил он, встретившись взглядом с Кэт.
В глазах ее вспыхнули искорки понимания. Склонившись к мужу, Кэт нежно коснулась его подбородка, откинула со лба поредевшие волосы… При виде самоотверженности в ее глазах Джеку стало неловко. Подобное не предназначено для чужих взоров, и посему он чувствовал себя так, точно подглядывает в замочную скважину, однако руки Энтони не выпускал.
Склонившись ниже прежнего, Кэт поцеловала спящего мужа.
Казалось, время остановило ход – а может, то лишь сам Джек замер, затаил дух, опасаясь разрушить, разбить нечто хрупкое. Наконец Кэт отстранилась, подняла голову и шепотом окликнула Энтони.
Веки Энтони дрогнули, затрепетали и поднялись.
Зрачки его оказались огромны, темны, мутны. Но вот в глазах появился блеск, взгляд прояснился и устремился мимо Кэт с Джеком к изножью кровати – в сторону незнакомки.
Но, оглянувшись, Джек обнаружил, что мистрис Монтроз исчезла.
И пока Джек Эллин кормил Энтони мясным бульоном, и когда муж поднялся и нетвердым шагом прошелся по комнате, и когда погрузился в объятия истинного сна – жизнетворного, укреплявшего подточенные бесчувствием силы, Кэт сохраняла спокойствие.
Но на исходе ночи, перед самым рассветом, когда муж пробудился, она по-прежнему сидела в кресле, устремив на него взгляд. В глазах жены, за отблесками пламени единственной зажженной свечи, несложно было прочесть все вопросы, скопившиеся за многие годы, но до сих пор остававшиеся невысказанными.
Видя его пробуждение, жена налила ему в кружку вина и помогла выпить. Красное вино да мясной бульон – и мясо, когда он сумеет с ним управиться, ведь Джек недвусмысленно объяснил, что ему необходимо «укреплять кровь»… Что ж, не стал пичкать отвратительными на вкус снадобьями – и на том спасибо.
Когда он покончил с вином, Кэт убрала кружку в сторону и крайне сдержанно спросила:
– Кто она?
– Друг, – отвечал Энтони.
«А что ей еще сказать, не открыв при том ящик Пандоры, доверху полный бед?»
Некогда Энтони был уверен, будто Бог сотворил дивных, дабы показать людям, какими они могут стать без бессмертной души и спасительной Христовой благодати. Способными на величайшее добро и в то же время на величайшее зло, однако лишенными путеводной звезды, указующей праведный путь… Однако от сей уверенности, подобно многим другим, давно не осталось и помину, а без нее Энтони просто не знал, как объяснить свою связь с дивными хоть Кэт, хоть кому-либо другому, не встретив непонимания.
Выражения лица Кэт, наполовину скрытого тенью, было не различить.
– И давно ли ты… с нею знаком?
Эта недолгая, однако красноречивая запинка резала без ножа.
– Мы с нею служили одному и тому же делу многие годы. С довоенных еще времен.
Опасное откровение: человеческое лицо Луны было совсем молодым, но Энтони погнушался путаться в новой лжи.
– Что же это за дело?
Энтони невольно поежился. Что же сказать ей, чем облегчить боль, таящуюся за стеной внешнего хладнокровия?
– Кэт… – Чуть приподнявшись, он взял жену за руки. – Запечатанный узел служит Карлу там, за границей. Действуют они втайне, исподволь стремясь восстановить в нашей стране покой, и откровенничать с посторонними те, кто им помогает, не вправе. Ну, а та женщина, что была здесь… принадлежит к другой партии, существующей много дольше, и цель ее куда проще – благополучие Англии. Когда Карл объявил себя единовластным правителем, они трудились ради созыва нового парламента. Когда парламент присвоил себе королевскую власть, они старались восстановить прежнее равновесие. И вот теперь, когда над Англией с обнаженным мечом стоит Армия, они, подобно нам, ищут способ вернуть стране утраченное здравие рассудка.
Пальцы Энтони крепче стиснули руки жены.
– Господом Богом и пресвятым Сыном Божьим клянусь: мое сердце не принадлежит ей, а ее сердце – мне. Ты, Кэт, для меня единственная, и я всегда был тебе верным мужем.
Кэт стиснула зубы – очевидно, сдерживая дрожь в губах.
– Верным мне телом, а может, и сердцем. Да. Но эта женщина, эта мистрис Монтроз… ты отдал ей часть души, утаенную от меня. А мне не позволил даже узнать об ее исчезновении.
Да, Энтони не первый год знал: превыше всего остального Кэт ненавидит скрытность. Храня от нее эту тайну, он обманул ее доверие.
И в эту минуту мог предложить ей одну только собственную правду, сколь бы проста и неполна та ни была.
– Мне очень жаль…