И в пепел обращен

Дивный кивнул. То был широкоплечий хоб, выше обычного, но столь же жуткий на вид, как и прочие хобы мужеска полу. Держался он на удивление скованно, прямо – хотя, возможно, причиной тому была лишь крайняя осторожность, с которой он опустил ларчик на стол, прикрыв им два Реестра Умерших.

– Простите великодушно, но… говорят, вы ищете способ помочь тем, кто наверху.

Вот тут Энтони разом забыл обо всем остальном.

– И ты что-то нашел?

– Точно так, в сокровищнице. Там разного много, про половину вещей и неизвестно, на что они годны, и потому милорд Валентин – он поначалу этот ларец отложил в сторонку. Но у меня есть кой-какая мысль…

С этими словами хоб снял с ларца крышку, поманил к себе Энтони, а стоило Принцу приблизиться, запустил руку внутрь и чем-то щелкнул. Из ларца явственно повеяло холодом, да таким, что волосы на затылке поднялись дыбом. Охваченный дрожью, Энтони склонился над столом, заглянул в ларец…

В ларце оказалась массивная, приземистая железная шкатулка с поднятой крышкой. Черная, глубокая изнутри противу всякого естества, она казалась дверью, ведущей прямиком в небытие.

Это зрелище потрясло Энтони настолько, что движения хоба он и не углядел. Вдобавок, он был стар и неповоротлив, тогда как дивные не стареют. Прежде, чем он успел понять, что происходит, хоб стальной хваткой стиснул его запястье и чиркнул кинжалом по ладони.

Пальцы рассекло болью, из раны выступила кровь. Немного – порез был неглубок, но одна капля канула в черную бездну, и нечто незримое, вцепившись в самую душу, повлекло, потянуло Энтони следом за ней.

Язык онемел, все тело сковал паралич. Попытавшись открыть рот, Энтони не смог издать ни звука – даже Христова имени произнести не сумел. Да и могло ли оно спасти от чар, заключенных в железе?

Тут с пальцев скользнула вниз еще одна капля. Как ни старался Энтони высвободиться, она тоже упала в шкатулку, и страшное притяжение усилилось.

Тем временем на ребре ладони набухла, повисла, готовясь упасть, третья капля…

Но вдруг сквозь рев в ушах пробился пронзительный визг, и хоб отлетел прочь. Третья капля крови Энтони звучно разбилась о дно ларца из боярышника. Освободившись от хватки хоба, он слепо зашарил по столу, нащупал снятую крышку, с грохотом захлопнул ларец – и тут же вновь обрел способность дышать, а переведя дух, сумел разглядеть, что происходит рядом.

Собравшись с силами, Иррит вновь прыгнула вперед, вцепилась в хоба, пустила в ход ногти и зубы. Тот пошатнулся, споткнулся о подставленную ею ногу и рухнул на пол, а беркширская дивная принялась потчевать отчаянно отбивавшегося противника пинками, пока ответный удар не сбил с ног и ее. Однако падение Иррит оказалось вполне целенаправленным: подогнутое колено столкнулось с вражьей головой, и хоб разом обмяк.

Вскочив на ноги, Иррит поспешно отпрянула подальше от стола, хотя ларчик из боярышника надежно защищал от спрятанного внутри железа. В борьбе они с хобом опрокинули подсвечник. Подняв его, Энтони сорвал шляпу и принялся шумно гасить ею вспыхнувшие бумаги.

И только после этого взглянул в сторону бесчувственного тела на полу.

Ифаррен Видар…

«Как мы могли не подумать об этом?»

Сей укор в собственный адрес не давал Луне покоя, однако… как предусмотришь невероятное? Кто мог бы вообразить, что Ифаррен Видар прячется под самым носом?

Между тем, в лабиринте коридоров, что вел к Биллингсгейтскому выходу, нашлось немало сему доказательств. Видар жил там, точно крыса в норе (как не без мстительного удовлетворения отметила Луна), но жил давно, очень давно. Возможно, не первый год. Ни в Шотландии, ни где-либо в Англии убежища ему было бы не сыскать, и потому он спрятался в единственном месте, где искать его и не подумают. Здесь, во дворце, Луна пыталась разыскивать его лишь по окончании битвы, а после не сочла нужным тратить силы и время, выясняя, кто проживает в стенах Халцедонового Чертога.

Выходит, вернуться он мог хоть на следующий же день, и, пользуясь общей неразберихой, выкрал из сокровищницы железную шкатулку в защитном ларце. Следовало бы уделить внимание сокровищам Короны много раньше, но слишком уж многие из них были подарены Инвидиане, а Луне до смерти не хотелось рыться в имуществе старой королевы. Судя по описанию Энтони, шкатулка со всей очевидностью являла собою тюрьму – узилище, способное удержать даже дивного.

– Думаю, мне он отвел роль искупительной жертвы для примирения с Никневен, – куда хладнокровнее, чем, на взгляд Луны, заслуживало положение, сказал Принц. – Она ведь, помнится, не раз грозила мне смертью.

– Возможно, – согласилась Луна, стараясь отвлечься от инстинктивного отвращения и старой раны в плече, вновь напомнившей о себе ноющей болью.