И в пепел обращен

Дрожь в теле не унялась – напротив, усугубилась. Заливаясь слезами, Энтони крепче прижался к камню. Ничего, это сейчас пройдет. Некоторое облегчение приносило время, проведенное в других владениях дивных, и визиты сюда он оттягивал, как только мог. Появляться в Халцедоновом Чертоге ему было небезопасно. Однако, в конечном-то счете, став Принцем Камня, он связал себя именно с этим местом – с этим, а не с каким-то иным. А люди, настолько затронутые миром дивных, покидая его, умирали.

А если он умрет, Видар может победить.

Посему Энтони просто не мог позволить себе умереть.

Но – Господи, спаси и сохрани – порой этого так хотелось! Особенно в ту пору, когда влечение набирало силу, а на ум приходили опасности, ожидающие внизу. Этот вход был одним из трех, о которых Видар, похоже, не знал, а для Энтони – самым безопасным, ведь находился он под собором, там, где дивным весьма и весьма неуютно. Вдобавок, пробраться к Святому Павлу было куда как проще, чем за толстые стены Лондонского Тауэра. Что до третьего входа…

Да, Видар знал, что Лондонский камень неотделим от Халцедонового Чертога, но даже не подозревал, почему. Столь глубоко в устройстве дворца среди дивных разбирались считаные единицы, и где расположены изначальные входы, было известно лишь им. Столь же немногие знали, где находится Лондонский камень, основа всего Чертога. Бренная его часть покоилась на Кэннон-стрит, у всех на виду, а вот дивное ее отражение скрывалось за тем самым троном, который Видар объявил своим. И он, Энтони, не выдаст тайника узурпатору ни словом ни делом. Потому-то он и прятался здесь, сжавшись, как крыса в норе, изо всех сил стараясь не издавать ни звука и молясь о том, чтоб никто из случившихся рядом дивных его не услышал. Все так же, сидя на нижней ступени лестницы, он уснул, а проснулся в мучительном окоченении. Коснувшись стены, он почувствовал, что проспал целый день, и теперь наверху снова ночь. Раз так, можно выходить. Сейчас ему ничто не грозит. Сейчас – безопаснее всего.

Подъем… Он был самой тяжелой работой за всю его жизнь и с каждым разом становился все тяжелее. Заставив себя встать на ноги, Энтони заковылял наверх, сквозь кромешную тьму, и вскоре Халцедоновый Чертог остался позади.

Кузница Велунда, Беркшир, 6 августа 1658 г.

Закат украшал стволы буков рыжеватыми теплыми пятнами. В воздухе веяло медвяными ароматами бузины и мирриса. Стоя перед длинным, невысоким курганом, надежно укрытым от взоров стеною деревьев, Луна смотрела, как Тейрнгар[51]

, дивный гончак, подаренный Лисликом, принюхивается к лесной опушке в безуспешных поисках, за кем бы это погнаться. В отличие от дарителя, пес оказался ей верен, и со временем Луна привыкла не вспоминать лица изменника всякий раз, как бросит взгляд на него.

Вольно гулять по просторам Долины ей нравилось. Вот и сейчас, стоя напротив серых каменных столпов у южного края кургана без всяких чар, она ничуть не опасалась попасться кому-либо на глаза. Подобной свободы она не знала со столь давних времен, что не могла бы их и припомнить, а в городе, ставшем для нее домом, такое было бы просто немыслимо.

Однако тишина и покой раздражали ее не на шутку. Да, в долине Белой Лошади хватало крестьян, а до одной деревеньки вовсе было рукой подать, но в обществе одних лишь беркширских дивных да остатков ее небольшого двора Луна чувствовала себя, словно бы в заточении. Со смертными дел она почти не имела. По милости новых законов против бродяг ко всякому путнику приглядывались с величайшим подозрением, так что и чары дивных могли не спасти. Вот потому-то свободе ее и сопутствовало неведение: чтобы не отставать от жизни, обходящей ее стороной, приходилось целиком полагаться на чужие слова.

Тишину нарушил глухой, монотонный топот копыт, донесшийся с дорожки из мела и кремневого галечника, тянувшейся невдалеке от кургана, за укрывавшими его деревьями. Если это не тот, кого Луна ждет, он попросту проедет мимо, а не проедет – так что за беда? Сказки об этих местах людям знакомы давно…

Но всадник, въехавший под полог буковых ветвей, был ей знаком, сколь сильно ни изменился. При виде Энтони Уэйра у Луны мучительно защемило сердце. Когда-то его связь с дивными сдерживала надвигающуюся старость, теперь же – словно придала ей прыти. По сути отлученный от Халцедонового Двора, он потерял в весе, по меньшей мере, два стоуна[52], волосы и борода его побелели, как снег, плечи под кожаным камзолом – сплошь кожа да кости, руки на поводьях дрожат после двух дней нелегкой езды…

Однако оскорблять его указаниями на очевидное Луна даже не думала. Просто придержала его кобылу – настоящую, не из дивных созданий – под уздцы, пока он спешивался.

– Оставь рядом серебряную монету, – в попытке пошутить сказала она, – и к той поре, когда мы закончим, кобыла будет перекована на все четыре ноги.

– Два дела сразу не под силу даже мне, – басовито, дружелюбно сказали позади.