И жизни новизна. Об искусстве, вере и обществе

Теперь о другом странном словосочетании — христианское просвещение.

С просвещением, просветительством накрепко связано воспоминание о французском эпохальном движении Просветителей XVIII века — еще более отчетливо секуляризующем, антиклерикальном перевороте, чем классический гуманизм. Со времен Дидро и Вольтера, говоря о «просвещении», имеют в виду прежде всего «борьбу с предрассудками», с некоторой хтонической тьмой, в которой кишат чудища, порожденные сном разума, — и к ним едва ли не в первую очередь относят традиционные верования (но и вообще все традиционные установления, не выдерживающие «суда разума»). К такой тьме (уже в нашем веке) стала относиться вся психическая жизнь человека, пока она не просвещена лучом психоанализа (характернейшего плода Просвещения) и потому управляется своим тираническим «подсознанием». Безумная «культурная революция» в нашей стране была несомненным детищем Просвещения, века разума (ибо светом, изгонявшим тьму, был для Просветителей человеческий разум и его истины). У этого века много детей, и не все так уродливы, как наше политпросвещение. В конце концов, все образованные люди нашей цивилизации поневоле, не выбирая этого для себя — дети Просвещения: «все мы послепросвещенческие монстры», как однажды выразился Аверинцев. Навык постоянной рефлексии, рационализации, редукции высшего к низшему, деконструкции уже не вынешь из душевной организации современного человека — человека, которому «переломили хребет детства» (здесь я цитирую Владимира Вениаминовича Бибихина с полным сочувствием). Послепросвещенческое образование, к которому мы приобщаемся в первом классе начальной школы, глядя на картинку «круговорот воды в природе», заставляет нас отказаться от всего того пути, по которому шел разум детства. Я помню этот шок. Все пропало, подумала я. Не потому, что этот чертеж всеобщего водопровода противоречит религиозной картине мира: вряд ли я ее представляла. Он противоречит всему, что мы успели узнать о дожде, о росе, о реке, об озере… С этим покончено, это «неправильно». Есть культуры, где такого слома при переходе от детства к взрослому состоянию не происходит, где этот хребет не переламывается. Естественным путем развития детский разум пришел бы к совсем иной картине мира, чем наша «научная»: быть может, к чему-то подобному античной натурфилософии. Резервация допросвещенческой картины мира сохраняется разве что в классическом искусстве, которому этот «умственный инфантилизм» дозволяется в силу его «эстетического» (то есть несущественного для реальной жизни) статуса. Поэт может сказать: «Дождь мне сказал…» Но все знают, что на самом

деле дождь не говорит, он только деталь этого беструбного водопровода и состоит из таких-то и таких-то молекул.

Можно сожалеть, что все сложилось так в нашей культурной истории, но происшедшего не отменишь. Многочисленные бунты против Просвещения и его «разума» дают лишь чрезвычайно неприглядные опыты дикого иррационализма, причем обыкновенно фашизоидного типа. Возврата к дорационалистической цельности не получается. Сознание современного человека конфликтно, а верующего — почти шизофренично: как он соединяет вероучительные истины с «евклидовым разумом»? Многочисленные бунты против чудес в Евангелии — только вершина этого айсберга. На самом деле, в картину мира, где действуют законы вроде круговорота воды в природе, не вмещается почти ничего из этого. Потому так популярны «демифологизации» Нового Завета.

Что же можно сделать с Просвещением, нашей несомненной культурной колыбелью? Что можно сделать с классическим рационализмом? Его можно просветить.

Труд Аверинцева во многом и можно назвать просвещением Просвещения. Я думаю, что Аверинцев в самом деле предложил метод нового рационализма, включающего в себя рационализм классический, «ньютоновский» или «евклидов» и прекрасно сознающего травмирующий, травматический характер этого рационализма — и его определенную необходимость. Он просветил позднее Просвещение светом ранней мудрости (Афины) и первого Просвещения (Иерусалим).

Ведь исходно просвещение — это христианская реальность. Как все здесь помнят, «Просвещение» — другое традиционное именование Святого Крещения. Христианская весть состояла в сообщении Истины, которая несла человеку свет и свободу. На современном жаргоне это непременно включало в себя и «борьбу с предрассудками» — за которую мученики платили жизнью. С «предрассудками» (то есть традиционным благочестием) римского государственного язычества и с «предрассудками» (то есть священными устоями) иудейской традиции: противники христиан, как известно, называли их безбожниками и богохульниками, для которых не свято то, что свято для всех остальных людей. Позвольте личное признание: и теперь, для себя, я узнаю человека как истинно христианского, когда в нем заметна та особая свобода, которую сообщает Истина, и то особое бесстрашие, которое сообщает Любовь: иначе говоря, «отсутствие предрассудков».