Прохрипев это, Колчак направился к Елизавете оставив попытки прикончить меня:
— Шалаву свою… Будешь сам «пользовать» — я сегодня добрый… Дохлой…
Той видать, досталось крепко! Она, с залитым чужой кровью лицом сидела, опёршись руками на пол:
— Серафим! У меня болит нога!
Слышу — плачет.
Я оказался свежее, шустрее и оказался у Лизы раньше. Широко расставив руки в стороны — как статуя Иисуса Христа где-то в «нашем» Парагвае, рычу израненным Годзиллой на нью-йоркском небоскрёбе:
— НЕ ТРОЖЬ ЕЁ, ТВАРЬ!!!
Это было единственное, что я мог ещё сделать.
Колчак, как в замедленной съёмке Зомбикалипсиса — прёт на меня и, в глазах его вижу обшитый красным полотном деревянный ящик с опилками на дне — медленно несомый под печальную музыку…
А в том «ящике» — Я!!!
Колчак подходит вплотную ко мне, решительно замахивается и прежде чем снести меня одним ударом «железной руки» — с оттенком некоторого даже восхищения в адрес Лизы, глядя на неё через моё плечо произносит:
— «Огонь», а не девка…
— Серафим, пригнись! — слышу сзади.
Падаю на одно колено и, тут же сзади раздался плохо слышимый на фоне всеобщего побоища выстрел и меж колчаковских глаз появляется отверстие — не предусмотренное заранее матушкой-природой.
Следом мишкин, слегка недоумевающий голос:
— Мне послышалось, или он сам мне скомандовал: «Огонь»? Последний раз такое слышал — когда при мне расстреливали одного больш… Большую группу белопольских панов!
Лиза, зарыдала, уже не сдерживаясь:
— МИША!!!
Как говорят наши заклятые «партнёры» американцы: «кавалерия всегда приходит на помощь вовремя». Однако у нас, у мужиков свои слова — чтоб выразить благодарность за спасение:
— Миша, блин… Где тебя черти носит? Нас тут, чуть на лоскуты не порвали.
В ответ, невозмутимо ефимовским голосом:
— Извини, Серафим — но всё шло строго по графику…
Оборачиваюсь, на сцене все наши — ульяновские, даже Санька с Ванькой, а Анисимов-младший смотрит на карманные часы и бурчит:
— … Тобою лично составленному! А вот сам ты подкачал со своим «сценарием» — мы вас за углом поджидали.
— А что так поздно сигнал крикнул? — это уже Конофальский, — пока до нас дошло, что дело пахнет керосином…
«Блин, каждый мнит из себя стратега — видя бой со стороны»!
— Некогда было кричать — «покойнички» на редкость шебуршные попались!
На сцене — весь наш ульяновский комсомольский «актив», в полном снаряжении, поигрывая битами и охаживая ими хулиганов пытавшихся линять в этом направлении. «Снайперы», тут же стали внимательно выцеливать наиболее опасные цели среди дерущихся в зале, время от времени метая вниз увесистые маховички.
В полном изнеможении, валюсь на пол рядом с Елизаветой. Та, с почти высохшими глазами, кивает на свежий труп:
— Серафим! А кто обещал мне его уши?
Похоже, у ней «отходняк» — посттравматическая истерика, то есть. Успокаивающе глажу длинные волосы:
— Девочка моя! Зачем тебе уши какого-то дохлого нарка⁈ Давай, я лучше подарю тебе кроличью лапку на счастье? У Отца Фёдора, этих лапок — хоть завались…
— Так и знала: все мужчины — обманщики.
— «Знала», или как и про оргазм — тебе мама сказала?
— Фи… Пошляк!
— Ладно, «семейные сцены» потом будешь мне закатывать! Давай лучше посмотрим что у тебя с ногой.
Щупаю её лодыжку… Небольшая припухлость… Кажется ничего серьёзного — ушиб или растяжение:
— До свадьбы с султаном заживёт. Давай представление досмотрим — там как раз к развязке «движуха».
«Рёв богов и плачь чертей» — словами «братьев навек», китайцев то бишь!
Не выдержав избиения, смешанная толпа недавних противников ломанулась было в панике через другой выход и через сцену. От последней хулиганов довольно легко отбили наши ульяновские, а на втором выходе из Рабочего клуба и вокруг парка в целом — их ждала засада из нижегородских и губернских комсомольцев.
Хулиганов ловили, дубасили как следует, затем лишали «особых примет» — кепок, красных фуфаек, высоких сапог «гармошкой». Уродским образом выстригали лоб — вместе с блатной чёлкой и, пинками гнали по ночным улицам под всеобщее улюлюканье — бывало в чём мать родила.
Происходила благотворительная акция: «Раздень одного хулигана — одень беспризорника!».
Наутро, подсчитали потери сторон.
Конечно, мелких ушибов, порезов, вывихов и даже отдельные переломы не считали — их без счёту… Всего, вместе с главарями было убито семеро хулиганов и ещё с двадцать с чем-то сильно изувечено — в основном черепно-мозговые травмы. Кто-то из них не выживет, кто-то навсегда останется инвалидом.
Кому-то жалко? Ведь, это подростки — фактически дети ещё, до семнадцати лет?
Мне нет!
Вспоминаю своё «детство золотое» времён Застоя и, главного нашего школьного хулигана Витьку Коваля — жлоба старше меня на два года и, габаритами — немногим меньше вновь представившегося Ивана Большого. С тем, с самых ранних лет — все наперебой нянчились: семья, школа, родная милиция… Однако, не в прок — мог курить прямо на уроках и посылать прибывшего директора школы туда, где он сам совсем ещё недавно — висел у родного отца «мутной каплей».