Я – бездна

Она погасила свет в туалете и включила компьютер. Пока он загружался, она открыла пакет, полученный от бывшего мужа. Внутри лежала флешка. Охотница вставила ее в разъем. На флешке была всего одна папка с несколькими файлами, содержавшими записи с камер видеонаблюдения, установленных в отделении интенсивной терапии больницы Святой Анны. На записях были те самые четыре дня, которые дочь Роттингера провела в больнице после несчастного случая.

Всего девяносто шесть часов.

Если бы потребовалось, Охотница просмотрела бы всё. Но она была уверена, что нечто необычное могло произойти в палате только ночью. Именно ночью в больницах почти никого нет. Идеальное время, чтобы остаться незамеченным.

Она стала просматривать видео, запечатлевшие часы с одиннадцати вечера до пяти утра. Итак, пятница, первая ночь в больнице.

Открылось окошко проигрывателя. На экране отображались девять маленьких окошек, записи были сделаны одновременно разными камерами. Сверху, с широким углом обзора, камеры снимали главный вход, лифты и коридоры. Из уважения к личному пространству в палатах камер не было, поэтому Охотница не знала, в какой именно лежала девочка.

Было только семь часов, но Охотница понимала, что ее ждет длинный вечер и такая же ночь. Поглядывая на монитор, она отошла на кухню, чтобы поставить кофе. Затем вернулась к компьютеру с большой чашкой, куда вылила все содержимое кофеварки, и закурила.

Камеры фиксировали происходящее в отделении в замедленном режиме. В окошках виднелись спокойно ходившие туда-сюда врачи и медсестры — их замедленные передвижения действовали на Охотницу гипнотически. Глаза машинально вглядывались в записи, пытаясь ухватить какую-нибудь странную деталь, а мысли витали далеко-далеко.

После встречи с профессором она предполагала, что прошлое вот-вот каким-то образом даст о себе знать. Так происходило всякий раз, когда она невольно натыкалась на дверь, которую мысленно закрыла на ключ. Изредка она слышала, как из-за этих дверей раздается стук. Ей же оставалось решить, пустить ли незваного гостя или не обращать на него внимания. Как правило, призраки принимали вид Валентины, она видела ее лицо, залитое слезами, окровавленные руки и пустые мертвые глаза.

«Да, я его мать…»

Если Охотница думала о будущем, то все еще видела себя в доме, населенном призраками. Одинокой, обозлившейся. Хуже всего — это застрять в настоящем. Боль так сковала ее, что время остановилось. Из-за страданий она никак не могла представить, что возможны перемены к лучшему, избавление, что возможно казаться кем-то другим.

«Во что мы превратились…»

Тут Ринальди был прав. Как выяснилось, чтобы докатиться до такого, годы не нужны: достаточно одного дня. Того самого дня. Проклятого дня. Лучше бы все произошло не так стремительно. Тогда бы ее не преследовало невыносимое чувство вины. Но именно потому, что все случилось неумолимо быстро, ее то и дело охватывало чувство, что она должна была этому помешать. Ее терзали сомнения, и разрешить их никто не мог. Если бы она была внимательней!

Если бы заметила хоть какой-то знак, хоть какой-то звоночек. Если бы пришла пораньше…

Все эти «если» были тупиковыми, и она старалась не попадаться на эту удочку снова и снова. Как бы то ни было, размышления вновь и вновь сворачивали на этот путь и приводили к самой себе.

Охотница, наверное, могла бы ее спасти.

Ее бывший муж был слишком мягок к убийце Валентины.

«Прошло уже пять лет, у него есть право на второй шанс» — так он сказал. Нет, никакого второго шанса. Профессор хотел забыть, стереть, отринуть воспоминания. Он готов был заключить союз с монстром. Или таким образом пытался спастись от собственной боли. Его не стоило за это упрекать. Потеря сына — всегда трагедия, но то, как это произошло с ними, — худшее, что может случиться с родителями.

Вот почему Охотница думала, что ее мучения — наказание, которое она разделила с преступником. Она была невнимательна и за это поплатилась. Условное наказание за невнимательность. За то, что оказалась никудышной матерью.

Между тем на экране сменялись кадры. Полдесятого, а смотреть предстояло еще долго. Через два с половиной часа просмотра Охотница успокоилась, и на нее накатила неожиданная волна умиротворения.

На экране виднелись пустые коридоры больницы. Лишь в одном окошке перемещался человек с уборочной машиной, протирая полы. Уборщик был в маске и врачебной шапочке. Он двигался так медленно, что Охотница засыпала, как под снотворным, и потому закурила очередную сигарету и приготовилась отхлебнуть кофе, но чашка оказалась пуста. Нужно пойти поставить кофейник. Подумать только, в прежние годы она не могла выпить больше трех чашек кофе в день — сразу учащалось сердцебиение. Тогда инстинкт самосохранения еще работал и в жизни была какая-то цель. Вдруг резко зачесалась правая нога. Охотница инстинктивно потянулась вниз, чтобы почесать, но горящей сигаретой задела край стола. Пепел полетел на пол и, отодвинувшись, чтобы не обжечься, она локтем толкнула чашку, а чашка полетела на пол и разбилась вдребезги.