Я — ярость

В этом Челси не так убеждена. И все же эта идея куда лучше всего, что приходило ей в голову. Ей ненавистна мысль о поездке на север, в незнакомые края, без какой-либо конечной цели, в полном одиночестве. В любой момент у нее могут закончиться деньги, или шина лопнет, или поедет крыша и она убьет кого-нибудь. На зарплату курьера не проживешь, а у нее нет никакой квалификации — только диплом об окончании средней школы и полное отсутствие рекомендаций. Дэвид отрезал все пути отхода, лишил ее всякой надежды на будущее. Интересно, он сделал это нарочно — или это просто следствие его дерьмового желания контролировать каждый аспект ее жизни?

— Мне надо сегодня уехать, Джинни. Я не могу оставаться здесь, когда он…

Джинни нежно касается ее плеча, чуть пожимает.

— Знаю. Я все понимаю. Мне надо закончить со сборами — и можем выдвигаться. Может, тебе это даже пойдет на пользу, а?

Челси кажется, будто она стоит на краю пропасти и смотрит в бездну — бесконечно темную, но в то же время почему-то приветливую. Час назад у нее не было выбора, а вот теперь есть. Пусть это и безумие, но по крайней мере она не будет одна. И у нее будет надежда.

— И надо еще заехать к матери, завезти кое-какие вещи девочкам.

— Конечно. — Джинни улыбается и кивает. — Делай, что должна. Я буду готова ехать через час. Или можешь остаться у меня на ночь: припаркуешься в моем гараже, и Дэвид ничего не узнает. Так ты в деле?

Челси выходит из машины и окидывает улицу долгим взглядом. Этот район должен ощущаться как убежище, как тихий уютный уголок — но, по правде говоря, это тюрьма. Вместо того чтобы протянуть руку помощи своим менее удачливым соседям, ассоциация домовладельцев рассылает письма с детальными претензиями по поводу малейшего нарушения. Кто из них заперся в доме, накупив еды и туалетной бумаги, а кто уехал, кто заболел, кто ранен, кто умер? Наверняка и не скажешь, ведь внешне все в порядке. Если б не газоны, которые давно не стригли, перевернутая машина и куча почерневших обломков, все выглядело бы ровно так же, как и в последние десять лет. Казалось бы, люди, которые живут на одной территории, должны помогать друг другу — но грянул кризис, и все расползлись по углам окончательно.

Нет, ей будет ни капельки не жаль уехать отсюда.

Ее слегка терзает искушение поджечь дом, оставить Дэвида на произвол судьбы, чтобы он оказался в том же положении, что и она сама.

Но нельзя. Как только все вернется на круги своя и страховые компании и суды снова начнут работать в привычном ритме… этот дом — сосредоточение их денег. А Челси понадобятся любые средства, для себя и для девочек, даже если Дэвид будет мешать ей получить то, что по праву ее.

Пусть Брайан хороший адвокат (по крайней мере, довольно жесткий и наглый). Сейчас Челси впервые думает, что, может быть, на новом месте ей повезет встретить другого адвоката, который будет верить в ее права.

— Конечно. Да… То есть я хочу сказать — почему бы и нет? Я вернусь примерно через час.

Джинни даже слегка подпрыгивает от радости.

— Отлично! Тогда я пойду составлять плейлист и наберу еды в дорогу.

По дороге к дому матери Челси наконец-то позволяет себе надежду. Она пытается представить, каково это будет: уехать с Джинни и не думать о том, что у нее за спиной маячит тень Дэвида. Распевать песни в дороге, есть гамбургеры и картошку фри, пить молочные коктейли, играть в слова. Легче представлять, что они собрались в маленькое путешествие. Не настолько «навсегда». Не такое реальное.

Челси вовсе не хочется с кем-то драться, но, с другой стороны, она вообще ничего не хочет, кроме как сидеть и обнимать дочерей.

Когда она подъезжает к дому матери, Гомер не машет ей рукой, приветствуя, и не отпирает ворота. Вместо этого он выходит из своей будки и расстегивает кобуру у бедра.

— Извините, мисс Мартин, но вас велено убрать из списка посетителей. Я не могу вас впустить.

Сердце падает куда-то в пятки, а к щекам, наоборот, приливает яркий румянец.

— Но там мои дочери!

Гомер хмурится, будто бассет-хаунд[14]

, принесший плохие новости.

— Ничего не могу поделать, мэм, я просто выполняю свою работу. Миссис Лейн сказала: можете оставить их вещи тут, а она позже всё заберет.

Да, звучит в точности то, что сказала бы мать.

Челси в очередной раз не удерживается от слез, пока они с Гомером в четыре руки выгружают из машины пластиковые пакеты и сумки с одеждой, одеялами и игрушками, которые она дарила своим девочкам. Она помнит каждый предмет и помнит, как он появился в их жизни. Вот любимая толстовка Бруклин — они купили ее в «Мире Диснея», чтобы малышка не замерзла холодной ночью. Подушка Эллы — на ней мягкий потрепанный чехол, уже выцветший; они сшили его вместе, когда она была в герл-скаутах. Бесконечный поток воспоминаний, набитый в полиэтиленовые пакеты, как куча мусора. Челси складирует вещи за аленькой сторожевой будкой и уезжает.

Ну, разумеется. Ей не позволят увидеть девочек еще раз.

Мать всегда любила оставлять последнее слово за собой.

В груди что-то тлеет, будто постепенно разгорается огонь гнева.