Я — ярость

Телефон жужжит, и она со стоном вытягивает его из кармана. Это либо очередное письмо от Хейдена, либо пост кого-нибудь из школьных приятелей, которые пытаются нагнать побольше ужаса. Элла раз десять писала маме, но ответа не было, и она уже почти потеряла надежду. Может, мама думает, что если прочитает о том, как плохо девочкам, то сорвется с места и приедет за ними. А ведь она твердо решила не возвращаться.

На экране слова, которых Элла так ждала.

«Я дома. Где вы?»

Но не от мамы.

Это отец.

24.

Мгновение замедляется, растягивается до бесконечности. Все взгляды прикованы к Челси. Она не может отделаться от мысли, что, наверное, именно так чувствовал себя Франкенштейн, завидев на горизонте пылающие факелы. Она делает шаг назад, потом еще один, снимая шлепанцы. Дверь прямо позади. Если побежит, то еще сможет оторваться от толпы и добежать до угнанного грузовика. Руку Челси опускает в карман и нащупывает брелок от ключей.

— Постойте! — говорит женщина в тюрбане, вытягивая руки в успокаивающем жесте. — Давайте-ка все выдохнем. Сядьте по местам, и мы во всем разберемся.

Это… не совсем то, что Челси ожидала услышать, — не после того, как ее обозвали убийцей в новостях на местном ТВ.

— В каком смысле «выдохнем»? — интересуется серфер. Он совершает очень типичный мужской жест: делает шаг вперед, грудь колесом — и хоть он, наверное, на Библии мог бы присягнуть, что никому не собирается угрожать, но это выглядит угрожающе. — Разве мы не должны, ну я не знаю, типа связать ее и вызвать копов?

Но женщину в тюрбане этот парень явно не напугал. Она идет к нему, бесстрашно прямая, и Челси знает, что ей надо делать ноги, но этот инстинкт — замри! — заложен в ДНК, а в движениях женщины есть что-то завораживающее.

— Я прошу вас успокоиться, если хотите получить работу. Если нет, то дверь вон там. — Она склоняет голову набок. Челси все еще босиком, и она натянута, как оголенный нерв.

Если она повернется и побежит прямо сейчас, то успеет выскочить за дверь.

— Вы тоже присядьте, — добавляет женщина, обращаясь к Челси. — Если побежите, то я уже ничем не смогу вам помочь.

Последняя фраза повисает в воздухе, подразумевая, что если Челси останется, то ей помогут.

Боже, как бы она хотела, чтобы кто-нибудь ей помог!

Мышцы расслабляются, и она падает обратно на стул. Шлепанцы так и остаются лежать в центре комнаты — как и обувь парня-серфера. Женщина в тюрбане упирает руки в бедра и пристально смотрит на каждого человека в очереди, наблюдая, как один за другим они успокаиваются. Челси узнает выражение их лиц — беспомощное смирение: как и ей самой, им необходима эта работа.

— Я сейчас пойду туда, — женщина указывает на металлическую дверь, ведущую в глубь здания. Наверное, где-то там и проводят собеседования. — Любой из вас может уйти, если захочет, если вам страшно, — ведь тут наверняка есть зараженные люди. Самообладание и способность общаться с людьми необходимы, если хотите у нас работать, так что если испытываете недостаток того и другого, то сделайте одолжение — покиньте это место. И я не хочу видеть, что кто-либо прикасается к телефону, пока мы не разберемся с этой ситуацией.

Она еще раз окидывает взглядом всю очередь, как строгая, но справедливая воспитательница детского сада, а потом уходит, оставив металлическую дверь приоткрытой. Челси смотрит под ноги, в горле у нее пересохло. Такой же ничтожной она ощущала себя рядом с Дэвидом.

— Это правда? — спрашивает какая-то брюнетка. Возле уголков глаз у нее вытатуированы маленькие звездочки, а сбоку на шее — змеи.

Челси не отвечает, и парень-серфер машет рукой и щелкает пальцами, пытаясь привлечь ее внимание.

— Эй, дамочка! Мы заслуживаем знать, что происходит. Так это правда — то, что они там сказали?

Челси поднимает голову; глаза — зияющие провалы безо всяких эмоций. Она открывает рот, намереваясь ответить, но тут металлическая дверь распахивается, и в комнату стремительно врывается самый гигантский парень, которого она когда-либо видела. Он как будто вышагнул прямиком из рекламы «Кул-Эйд»[18]: два метра ростом, полторы сотни килограммов. Ему даже приходится наклониться, чтобы пролезть в дверной проем.

— Вот ведь дерьмо! Это ж Девица из Флориды! — орет он с явным южным акцентом. Чем ближе подходит парень, тем более голой и грязной ощущает себя Челси. Волосы у него собраны в пучок на затылке, он носит темные очки, кожаные браслеты и один из тех бесконечно легких шарфиков, которые дозволены только кинозвездам, — но при этом из-под черной футболки выпирают мышцы, а яркие спортивные штаны выглядят очень дорогими. Почему-то его лицо знакомо — но сложно сказать. Челси инстинктивно ощущает, что если она попытается убежать, то этот парень ее в узел завяжет и швырнет так, что она перелетит через это здание.

— Говорила же, — ухмыляется женщина в тюрбане.

— Пять баллов, Арлин, — кивает мужчина и изображает на пальцах, будто стреляет из пистолета. Он нависает над Челси, как восторженный сенбернар, и она борется с желанием отпрянуть. Когда парень протягивает руку, она вздрагивает.