Я иду искать

— На случай, если запутаешься, — объяснила я, сердитая на Дэвиса. Я думала, он хочет её напугать, но Мэдди вновь рассмеялась — смех у неё был громкий, шумный, раскатистый — и закричала, изображая, будто колет ножом воздух: «Отвали, акула!»

— Там есть акулы? — серьёзно спросил меня Дэвис.

— Ну так это же океан, — ответила я, — где им ещё быть? Но так, как в фильмах, не бывает. Может, пойдём уже за мороженым?

Я хотела ещё поговорить с ним о дайвинге, чтобы он не волновался и позволил Мэдди нырять. Но больше всего хотела мятно-шоколадное мороженое. Шар, полагавшая, что у меня другие намерения, вовсю подмигивала и показывала мне большие пальцы у Дэвиса за спиной.

В кафе я начала понимать, что он совсем не такой сухой и чёрствый, каким кажется на первый взгляд. Он настолько расслабился, что обрызгал Мэдди мороженым из ложки в ответ на какую-то дерзость; я увидела, что разговор об акулах был лишь добродушным поддразниванием, за которым скрывалась искренняя любовь. Он был совсем не похож на моего отца. Конечно, прятался в футляре, но это не мешало ему обожать своего ребёнка. Его истинный характер открылся мне в первый же вечер. У него были ясные представления о правильном и неправильном, а ещё хорошие бицепсы. Через месяц Мэдди стала моей тайной любимой ученицей, а я сходила на семь свиданий с Дэвисом и почувствовала, что смогу полюбить его. По-настоящему полюбить. Я даже начала представлять себе ту жизнь, которая ждала нас вместе. Видела её набросок, и он мне очень, очень нравился.

Мне пришлось по душе, что Дэвис любил правила, и аккуратность, и порядок. А он полюбил ту Эми, какой я стала теперь: организованную, зрелую, спокойную и сильную. Даже когда мы стали любовниками, даже когда он в темноте рассказал мне свою самую страшную тайну, он ничего не узнал о моей. Я говорила о прошлом, о холодных родителях, любивших только деньги, но он не знал о моей войне с едой и собственным телом. Я сильно сгладила подробности того, какую разнузданную жизнь вела, живя на западе. Я хранила секреты, говоря себе — всё равно они в прошлом. Молчала о том, что ещё живо. О том, что касалось меня с каждым глотком воздуха, о том, о чём не могла сказать даже самой себе.

Если я не откуплюсь от Ру, он увидит всё это. Увидит всю меня.

Я думала, что он меня простит. Ведь я стала его женой. Я приняла и полюбила его дочь, родила ему сына. Ему рассказать будет проще всего. Я постаралась представить, как это будет.

Дэвис, в книжном клубе мы играли в ужасную игру. Очень похожую на «Я никогда не».

Можно расставить стаканы на кухонном столе, хотя Дэвис мог выпить лишь банку пива в жаркий день и терпеть не мог пьяных. Но всё равно. Мне надо будет убрать все зажимы, отключить инстинкт самосохранения.

Дэвис, я никогда не врала тебе. Пью.

Я никогда не держала от тебя секретов.

Пью.

Я никогда не убивала человека, не позволяла повесить вину на моего лучшего друга, не молчала, когда ему дали три года тюрьмы. Пью. Пью. Пью.

А потом…

Нет. Это было невыносимо. Ру была невыносима.

Поглощённая этими мыслями, я готовила ужин; рыба вышла жёсткой, как резина, а брокколи превратились в месиво. Когда мы сели есть, я была молчалива и раздражительна, и мой взгляд не позволял никому сказать ни слова по поводу еды. Дэвис и Мэдди налегали на хлеб и салат, и я заметила, как они обменялись многозначительными взглядам, заключая молчаливое соглашение весь день ходить вокруг Чумы на цыпочках. Это раздражало и вместе с тем заставляло чувствовать себя виноватой, поэтому я не нашла ничего лучше, чем молча запихивать горох в Оливера, чтобы ненароком не откусить никому голову.

Вечером, когда Оливера уложили спать, а Мэдди в своей комнате читала или, что вероятнее, переписывалась с Лукой, Дэвис вызвал меня на разговор.

— Ничего не хочешь обсудить? — спросил он, когда я, почистив зубы, вышла из ванной в его футболке, которую спасла от помойного ведра. Я любила спать в его одежде, пахнущей лосьоном после бритья и его собственным, тёплым запахом, который хранила ткань.

Он уже лежал в кровати, обложившись подушками; перед ним лежала обложкой вверх книга о шпионах времен гражданской войны. Я мазала руки кремом, готовясь ложиться, но, услышав его вопрос и ощутив на себе серьёзный взгляд, замерла.

Сразу же после свадьбы я сделала в спальне ремонт — мне хотелось, чтобы она стала нашей, а не Дэвиса. Или, точнее сказать, Дэвиса и Лауры. Я заменила её безликую современную мебель небольшой кроватью с резной спинкой, оставившей место для двух тумбочек вишнёвого дерева. Стены выкрасила в тёплый, насыщенный золотистый цвет, приобрела постельное бельё шоколадно-кремовой расцветки, добавила клюквенного и розового, украсив кровать подушками в тон двухместному диванчику, который поставила у окна.