Я – Кутюрье. Кристиан Диор и Я

Эстетика театрального костюмера коренным образом отличается от концепции красоты кутюрье. Когда в 1938 году Марсель Эрран попросил меня нарисовать костюмы для «Школы злословия» Шеридана, я работал у Робера Пиге и был никому не известен. Это были первые туалеты, подписанные моим именем.

Я сказал «туалеты», потому что ограниченные размеры театра Матюрен и светский характер пьесы требовали разработать костюмы XVIII века с такой тщательностью, какая обычно не нужна для большого зала. Впоследствии я работал над несколькими фильмами и балетами, но никогда не получал от этого большого удовольствия. Беспорядок кулис предполагает импровизацию, некую приблизительность, послабление в исполнении, что не сочетается с моим характером. У меня осталось кошмарное воспоминание о балете «Тринадцать танцев»[266], для которого я делал костюмы по просьбе моих дорогих Бориса Кохно и Кристиана Берара. Мы дошивали костюмы на спинах танцовщиц, когда они почти стояли на сцене перед публикой.

Если я мало люблю всевозможные зрелища, то признаюсь, еще меньше я люблю читать, даже если этим разочарую читателей.

Я больше не читаю романов, за исключением Бальзака, но по-настоящему интересуюсь историей и археологией.

Ну а живопись вдохновила меня на мою первую профессию.

И завершая обзор моих любимых развлечений, вспомним об игре в карты. Я посвящаю этому много часов досуга, поддаваясь необъяснимому притяжению пасьянсов, хитростям бриджа и волнениям канасты. Я понимаю, что все это начисто лишено какой-либо интеллектуальности, но истина требует честности.

Дом в Мийи

Моя слабость – вы уже догадались – архитектура, она занимала меня с детства. Но этому призванию препятствовали родители и обстоятельства, но оно косвенно осуществилось в моде. Я уже говорил в главах, посвященных моей профессии, что платье, как я его понимаю, – своего рода архитектура, и ее задача – прославлять пропорции женского тела. Портные сверяются с отвесом так же часто, как и каменщики.

С другой стороны, именно шитье привело меня к строительству. Это желание дожидалось своего часа и денег, заработанных от моей первой коллекции. Читатель помнит, что в это время я снял сельский домик поблизости от моих друзей Пьера и Кармен Коль во Флёри, рядом с лесом Фонтенбло.

В этих же местах я начал искать дом для себя. Мне не нужен был замок или вилла, куда парижане приезжают на уик-энд, я хотел настоящий деревенский дом для жизни среди полей, и, если возможно, поблизости должен был протекать ручей.

Моя жизнь в Берри, а потом в Провансе определенным образом повлияла на мое пристрастие к сельской жизни, деревенским работам и садам. Короче, мой идеал дома сильно походил на хижину Руссо.

Неподалеку от Мийи, где Жан Кокто вернул жизнь старинному восхитительному дому бальи[267]

, я нашел «развалину на болоте», как справедливо описал приятель, сопровождавший меня в этих поисках. Но эта «развалина» мне понравилась, потому что была изолирована и окружена водой. Это была старинная мельница в Кудре. Маленькие разбросанные домики, которые когда-то были конюшней, амбаром и самой мельницей, лишенные пола и окон, окружали настоящий фермерский двор в форме подковы. Старинные крыши были почти не тронуты временем, стены покрыты патиной лишайников, за исключением одного крыла, отремонтированного последним владельцем.

Он снабдил его современными оконными проемами, шифером заводского производства и новой наружной штукатуркой.

К удивлению подрядчика, первое, что я сделал, – приказал убрать все эти нововведения. Я заставил содрать шифер с крыши и заменить его старинной черепицей, закрыть оконные проемы и счистить штукатурку. Устранив неудачные исправления, я набросился на дом, комната за комнатой. Множество жилых помещений позволило избежать однообразия стиля. Я мечтал о провинциальном доме, где стены покрашены известью и полы начищены до блеска, куда меня водили в детстве навещать старых родственников.

Я до сих пор с умилением вспоминаю об этом. Одним словом, я хотел, чтобы мой загородный дом, мой первый «собственный» дом, был живым и обитаемым. Несмотря на некую искусственность, неизбежную при любой реконструкции, я добился того, чего желал больше всего – ощущения естественности, что в этом доме живут с незапамятных времен.