Я – Кутюрье. Кристиан Диор и Я

Что я там найду? Благодаря почтовым открыткам, фильмам и журналам, складывалась весьма противоречивая картина: небоскребы и большие каньоны, Ниагарский водопад и нефтяные скважины, огромные солончаковые пустыни и добрый старый Юг. Уж если о французах и Франции трудно судить, как можно заранее представить страну величиной с континент? В ушах навязли слова: Голливуд, продюсеры, звезды – это не Америка. Американцы из Европы – тоже не американцы. Старые друзья, появившиеся у меня в Париже, как поэт Арчибальд Маклиш[123] или музыкант Вирджил Томсон[124], чья критика была законом для Нью-Йорка, уже не были типичными американцами. Миллиардеры, которых когда-то встречал, теперь принадлежали к далеким временам Скарлетт О’Хара. Освободившие нас американские солдаты не могли представлять Америку, потому что всем известно: человек в военной форме перестает быть самим собой… Так что мне приходилось ограничиваться представлением огромной страны, населенной незнакомой расой. Все это меня беспокоило. Чтобы ободрить себя, я настроился на устарелые образы, они вряд ли меня разочаруют. Америка меняется быстро, говорили мне. Нью-Йорк Поля Морана[125] уже в прошлом, как и регтайм Эрика Сати[126], который ради современности вставил его в свой балет «Парад»[127]

. Фокстрот, чарльстон, фильмы Шарло[128], гангстеры в исполнении Пола Муни[129], «Тайны Нью-Йорка»[130], Перл Уайт[131] и Мэри Пикфорд[132]

…

Я предпочел забыть то немногое прочитанное из Стейнбека и Хемингуэя, чтобы наслаждаться этими образами. Я даже прочитал Фенимора Купера, чтобы обрести надежную Америку.

Перришон на пароходе «Королева Елизавета»

Оснащенный этим интеллектуальным багажом, таким же, как и у многих моих соотечественников, я со всеми попрощался, как будто отправлялся в долгую научную экспедицию. Сердце мое сжималось, когда в начале сентября я поднялся на борт «Королевы Елизаветы». У меня был огромный багаж, и, конечно, все это абсолютно необходимое. Впервые я отправлялся на большом пароходе в столь продолжительное путешествие. Атлантический океан показался мне таким же огромным, как Перришону – Ледовитый, а залитая огнями прожекторов «Королева Елизавета» на рейде Шербура – более внушительной, чем Монблан.

Несмотря на безвкусную роскошь, привычную для всех крупных океанских лайнеров, «Королева» мне сразу понравилась: просторная каюта, предупредительные стюарды. Английский пассажирский пароход – это все-таки кусочек самой Англии.

И такой нет страны, кроме Франции, где повседневная жизнь мне нравилась бы больше. Мне нравятся английские обычаи, английская преданность традициям, английская вежливость, английская архитектура и, что особенно удивительно, английская кухня. Я обожаю йоркширский пудинг, маленькие пирожки со сладкой начинкой, цыпленка с шалфеем и с огромным удовольствием завтракаю овсянкой, яйцами и беконом, запивая все это чаем.

Теперь могу сказать, что это было самое приятное морское путешествие, которое я когда-либо совершал. В списке пассажиров я нашел Ивана Пацевича, Алекса и Татьяну Либерман[133], а также Беттину Баллард. Мы тогда едва знали друг друга, но пять дней совместного путешествия превратили нашу взаимную симпатию в прочную дружбу.

Я не мог и мечтать о лучших гидах по Америке.

В такой сердечной компании моя застенчивость начала таять, и время побежало быстрее.

По правде говоря, жизнь на пароходе меня немного разочаровала: она совсем была не похожа на ту, какую я себе представлял. Где прекрасные космополитки, которые появляются только к вечеру, нарядно одетые и закутанные в соболя, неспешно спускаясь по ступеням лестницы, напоминающей лестницу в «Фоли-Бержер»?

Большой салон в духе 1925 года с портретом Елизаветы, исполненным самым официальным из ее художников, принимал по вечерам для игры в бинго пассажиров, без сомнения, зажиточных, но немолодых и неэлегантных. Они рано ложилась спать, и единственным доказательством их ночной жизни были черный галстук и вечерние платья, странно напоминавшие туалеты, которые можно встретить в Гранд-опера, когда дают «Фауста»… Именно из-за таких платьев говорят, что Париж уже не тот.

Француженки в костюмах для путешествий, Марсель, 1932

Здравствуй, Нью-Йорк!

На пароходе праздничных приемов нам не устраивали, впрочем, я нисколько об этом не сожалел. Наша маленькая компания прекрасно проводила время, принимая солнечные ванны, играя в бридж и разговаривая в основном о Нью-Йорке.

На все вопросы, которые я себе задавал, Нью-Йорк сам ответил лучше всех, показавшись через пять дней на заре, сияющий, во всем блеске бабьего лета.

Другой мир, новый, мало-помалу поднимался над океаном.