Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива

На завтрак овсяная каша, на ужин – для разнообразия меню – каша овсяная. Черные языки и губы от вяжущего вкуса спелой черемухи, которой вовсю объедались.

Мне почти десять лет, перешел в четвертый класс. По тем временам этого было достаточно, чтобы представить, где проходила в августе линия фронта и что это означало для всех.

Многое забылось, но в память врезался один из вечеров.

В лагере была незамысловатая эстрада, перед нею деревянные скамейки. Запланированное мероприятие – сообщение о положении на фронтах, а потом самодеятельность. О чем говорилось в сообщении, несложно представить. А затем на сцену вышла девочка и стала петь песни того, сорок второго года.

Я не знаю почему – то ли дело в самих песнях, то ли в том, как она их пела, то ли в исключительности времени, обстановки, а по-видимому, все это вместе, но меня никогда не покидали очень волнующие впечатления от того теплого летнего вечера. Было тепло, а по телу шли мурашки…

Девочку звали Эди Строганова. Я был на несколько лет ее младше, никогда с ней не разговаривал, и вряд ли она знала о моем существовании.

Юра считает, что в его становлении первым, почти по-взрослому эмоциональным, впечатлением, запавшим в душу, была эта девочка с толстыми косами.

В одном письме из Лаишево мама деликатно намекнула:

Я слышала, что в поселке распределяют квартиры. Может быть, тебе зайти на завод, поговорить там.

Отец никак не среагировал – ни по телефону, ни в письмах. Но, когда мама с Володей в начале сентября вернулись в поселок, ее ждал невероятный подарок.

В течение лета в задней угловой части школы силами завода была построена настоящая однокомнатная квартира с маленькой кухней, туалетом и крыльцом, выходящим на противоположную фасаду сторону. Квартиру как-то оборудовали, раздобыли старую мебель, сколотили кровати, поставили самодельные стеллажи с книгами. В прежней комнате остались бабушка с дедушкой и Адочка с Иринкой. А вообще в разных квартирах при школах с этого времени и до конца 1969 года было прожито почти тридцать лет.

Квартира была, естественно, далеко не комфортабельная. Днем через стены доносился шум из школы, Юра ловил на кухне за хвост мышей. Однажды братья стали тянуть дверь из коридора в комнату в разные стороны – кто перетянет. Почему-то Юра отпустил дверь, и Володя, упав, разбил до крови о батарею затылок. Шрам остался на всю жизнь.

Володя считает, что лет в шесть, по-видимому, обрел первых своих друзей – Рудика и его сестру Олю. Они были детьми очень знаменитого до войны (и после нее) футболиста ленинградского “Зенита” Петра Дементьева. Виделись они и после войны. Рудик тоже играл за “Зенит”.

После окончания учебного года, в начале июля, отец поехал более чем на полтора месяца в туберкулезный санаторий в Башкирию “на кумыс”. Место называлось Шафраново. Кобылье кислое молоко действительно давало некоторый медицинский эффект.

По пути в Шафраново отец смог совершить небольшое путешествие по Волге от Казани через Ульяновск в Саратов – и наконец в Башкирию.

С дороги, а потом из санатория он пишет маме: