Володю я почти не вижу. Он занимается в школе, где учился я, у моих же учителей. Володька за лето сильно повзрослел, стал серьезнее. На днях с мамой слушали в Большом “Фауста” с Вальпургиевой ночью. Чудесная вещь…
От Володи в Дербышки (бабушка и дедушка еще там, письмо, видимо, писалось после дня рождения):
Учусь я в другой школе. Занимаюсь пока средне, еще не приспособился к требованиям новых учителей. Ребята есть хорошие, с некоторыми уже сошелся. Я выбран в классное бюро комсомола. Мне подарили книги: Юка – “Молодую гвардию” и Дима (товарищ) тоже книгу. Адочка – носки. Пака мне подарил новый, очень хороший письменный стол вместо уже довольно потрепанного старого. Мы отлакировали шкаф – теперь он как новый – ну, и все новости.
Школу Володя закончил в 1955 году.
Измайлово
На трамвай, особенно вечером (помнится мне только вечерний трамвай и только идущий к дому), сесть было очень трудно. Вся надежда была исключительно на 32-й “красный” – он ходил из Измайлова до метро – тогдашней “Измайловской” (сейчас “Партизанская”). Ожидающие, а тем более еще только подходившие к остановке, глядели как бы в обратную сторону – не идет ли “красный”. Иногда и впрямь везло – во тьме возникали его опознавательные огни – синий и красный. Тогда все трамваи имели свои цветные огни, расположенные спереди над окнами кабины водителя.
Так вот, если уж получалось сесть на 32-й “К”, еще не развернувшийся по кругу, то это была победа. Иногда сидеть даже удавалось. Еще крайне приятно для устойчивости было держаться за петлю. Подрастая – сначала за брезентовую, а затем – за брезентовую с пластмассовой ручкой. Петель было мало. Как эпохальное решение появилась позже конструкция со сплошной трубой под потолком. Новшество это долго по вагонам обсуждалось: мол, просто, а как хорошо. Часто, не дождавшись трамвая, шли пешком – большой такой порционной толпой. Частота порции определялась временем ожидания и характером первого человека, тронувшегося в путь. Нам до дому – в середине Измайлова – идти минут сорок. Было два пути: “по аллейке” или “через мостик”. Все были твердыми последователями какого-то одного маршрута. Мы, например, – “по аллейке”. Хотя иногда, непонятно почему, шли через мостик, каждый раз убеждая друг друга: “по аллейке” ближе!
С трамваями были связаны и две кровавые истории. Первая, правда, сейчас звучит несколько анекдотически: в районе теперешней 6-й Парковой под колеса попала корова. Но мне было просто страшно! Что-то большое красное. Толпа людей. Лужа густой крови – как бы выпуклой, красно-пыльной! Меня сильно тошнило.
А вторая – позже уже – трагическая! Мой товарищ, спасаясь от контролеров (которых не было, а была наша шутка: “Атас! Контроль!”), вылез с задней моторной площадки через “заслону”-дверь (сейчас эта конструкция трудно объяснима) и повис на поручнях. Контактные провода в этом месте были закреплены на столбах, стоящих между рельсами. О такой столб он и разбился. Насмерть. Это было жутко. Ведь мы – несколько человек – ехали из кино, из “Родины”, домой. Был солнечный сентябрьский день, вагон был даже пустоват… Эта смерть на наших глазах была первой смертью ровесника и товарища.
А вообще, было несколько моих ребят-калек на костылях, попавших под трамвай. Какая-то примета времени. Хотя уже в институте я частенько вечером ехал до дома на заднем буфере или уцепившись за ведущую сзади на крышу троллейбуса лестницу, спрыгивая перед остановкой. А раньше… Как лихо прыгали мы на подножку и с нее, медленно спустив сначала – предельно низко к земле – ногу и мягко приземляясь на пятку. Потом нужно было сделать несколько шагов, пижонски отклонив назад корпус, и резко свернуть в сторону или сразу за вагон.
Позже, в старших классах, когда я учился уже не в Измайлове, у того же круга мы спрыгивали по пути в школу. Там однажды у меня попал под вагон портфель – объяснить дома и в школе пропажу книг, тетрадей и табеля было невозможно.
Кстати, там же – у круга – была пожарная кнопка: под стеклом в коробке на отдельном бетонном столбике красного цвета. За стеклом лаконичная надпись: “Разбей стекло! Нажми кнопку!” – что мы и делали регулярно.