Я, Люцифер

Мы страдали от намеков. Слухов о Сотворении мира. Сильно отличавшимся оттого, который знали мы: о форме существования, настолько не похожей па нашу, что многие из нас собирались с силами, го­товясь встретить его, но никто не знал того, что должно было произойти.

Рафаил проболтался. Некоторым серафимам позволялось осознавать все быстрее, чем другим. Рафаил — настоящий осел; мне всегда было легко понять, что у него на уме.

— Это произойдет?

— Да.

— Какова же в этом моя роль?

— Ну, Гавриил...

— Какова же в этом моя роль?

— Ну, Михаил...

— Какова же в этом моя роль, Рафаил? — настой­чиво переспросил я, хотя больше подошли бы другие слова.

— Мы будем вестниками, — сказал Уриил.

— Вестниками?

— Для Новых.

— Каких Новых?

— Новорожденных. Смертных.

Материя. Очевидно, материя была основным понятием. Попытки представить ее ставили нас в тупик. Мы не могли ее себе представить. И к чему все эти глупые разговоры о Смертных?

Оцените мою литоту: я их не люблю.

Тем временем Младшенький постоянно одаривал меня одним и тем же взглядом, когда наши взгляды встречались. Меня задевала вовсе не Его неприязнь, а Его снисходительность. Тысячи раз меня так и под­мывало спросить: «Какого хрена?» Но что-то всегда останавливало. Положение, которое Он занимал, положение зеницы в оке отца. И раз уж зашла речь о «любимце Бога», позвольте мне раз и навсегда рас­ставить все точки над i. Я таковым никогда не был. Правда заключается в том... правда заключается в том... заключается в том, что Он никогда не пытался услышать меня. В течение долгих лет, почти сразу после рождения, я старался привнести в свое испол­нение «Славься!» нечто особенное, нечто уникаль­ное, это было некого рода мое послание Ему, некий сигнал о том, что я был... что я только хотел... что я понял то, как Он... что...

Неважно. Важно то, что Его любимчиком всегда был этот засранец Михаил (простите за грубость). Михаил.

Некоторые тайны обладают собственным притя­жением и собственным излучением. Так было и с Сотворением мира. Не было никаких доказательств, но постепенно один за другим мы начали понимать, что оно началось там, где-то, где-то в другом месте. Где-то еще! Мы были несколько напуганы. Возможно ли было вообще думать об этом «где-то», существую­щем нигде? (Щекотливый вопрос. В мире ангелов нет понятия места. Говорить о «мире» ангелов фактиче­ски бессмысленно.) Поэтому мы не находились «где-то»; мы не находились нигде. А Древнее Время все еще медленно текло...

— Я думаю, это уже началось, — сказал я Азазелю.

— Что началось?

— Сотворение мира.

— Что это?

— То, что отличается от этого мира. То, что имеет отношение к Сыну. К Сыну и Смертным.

— А что это за Смертные?

— Они не похожи на нас.

— Не похожи?

— Нет.

Какое-то время мы просидели в тишине. Затем Азазель посмотрел на меня.

— Звучит не очень хорошо, не так ли?

Предполагается, что мы должны будем сообщать им Его Волю.

А Уриил настаивал:

— Почему?

— Они Его дети.

— Мы Его дети.

— Они отличаются от нас. В них есть что-то осо­бенное.

— Что же?

— Он внутри них.

— Чушь.

— Это правда, в них есть частица Его.

— Ты имеешь в виду, они лучше нас?

— Я не знаю.

— Послушай, я — это только я. Или кто-то считает, что это несколько... слишком?