Я – начальник, ты – дурак (сборник)

Мне удавалось поддерживать существование этого мира лишь колоссальным напряжением ментальных сил. Стоило чуть отвлечься, как окружающее плыло. Сквозь живописную реальность начинала просвечивать какая-то гниль, торчали скрученные железные балки, несло невыносимой вонью. И приходилось вновь стискивать зубы и заставлять себя видеть вокруг зелёную траву, голубое небо, разнообразие цветов.

За стиснутые зубы я расплачивался истечением из носа и першением в горле, а порою и сухим кашлем. И тоской, невыразимой тоской безысходности.

Потому что выход был один: отказаться от борьбы, плюнуть на всё и беречь собственное здоровье. Но тогда придётся перешагивать череду гниющих куч, ступать в липкие зловонные лужи, уклоняться от падающих остатков проржавевших столбов. Но зато – никакого кашля, чистый нос и твёрдая убежденность в том, что срочно надо что-то делать. Приступить к уборке, наконец. Потому что дальше жить в таких условиях просто невозможно.

И, может быть, тогда, после нового колоссального напряжения сил – но уже не ментальных, а физических – здесь вновь расцветут цветы, вырастет зелёная травка, а над всем этим распахнётся голубое небо…

Время минус

– Стой! – рука метнулась вперёд и ухватила парнишку за рубаху. Та затрещала, но не порвалась. Успел! Ещё мгновение – и паренёк полетел бы вниз, на рельсы, под колёса приближающегося поезда. Умно: прыгнуть с моста, быть оглушённым и не чувствовать, как тебя начнут рвать на куски острые реборды.

Так, почти полдела сделано. А теперь – по морде его, по морде! В кровь, чтобы голова гудела от ударов. Выбить, выбить мысли о самоубийстве! По губам, чтобы почувствовал солоноватый привкус крови. Ты хотел пролить её на землю? Глотай! Она священна и тебе не принадлежит.

– Ах ты, гадёныш! – и мордой по асфальту. Одной щекой, другой. Пусть знает, что такое настоящая боль. Легко отделаться хотел? Не получится! Надо сформировать стойкий страх перед болью. Перед любой болью, чтобы в следующий раз, когда решится повторить попытку, в мозгу бушующей преградой вставал огненный вал боли, выжигающий всякие мысли о самоубийстве. Рецидивов быть не должно.

Пока руки делают своё дело, глаза оглядывают собравшихся – нет ли сообщников? Говорят, потенциалы начали организовываться. Держат связь, образуют группы прикрытия, отвлекающие инспекторов и помогающие своим совершить задуманное. А подкрепления поблизости нет и не предвидится: чужой участок. И вызвать не успел – если бы не толпа, ни за что не обратил бы внимания на парнишку. Так что спасибо зевакам! Да и он молодец: промедлил малость. Боялся, видно. Ну, теперь получай! И – ещё раз по асфальту туда-сюда. Но уже чуть полегче. Да и усталость чувствуется.

Может, хоть премию дадут, за спасённого самоубийцу? Вроде как внеплановый.

Взгляд на всякий случай вновь пробежался по парапету моста: не высится ли на нём очередная тёмная фигура с характерно отведёнными назад локтями, для прыжка. Поза сокола. Нет, никого. Чист парапет, чист тротуар.

А в толпе вокруг? Собственно, толпой её назвать уже нельзя: потихоньку рассасываться стала. Да и какая толпа в рабочее время? Чай, не праздники. Дожидающиеся, в основном гуляют. Ну, и несколько случайных прохожих, из тех, что шли на работу или с работы. Какое-никакое, а всё же событие. Будет о чем посудачить на кухне. Когда ещё по телевизору покажут.

А может, кое-кто из ушедших встречался с нашей униформой: чёрные брюки, чёрная рубашка, на левом рукаве – эмблема службы (литой череп и две рунические «S» под ним), на правом – красно-белая повязка, знак Крови и Чистоты. В белом круге – четыре «Г», расходящиеся из одного центра: Государство, Гордость, Героизм, Гласность. Ребята, правда, иногда их по-иному расшифровывают, но об этом вслух говорить не будем. То, что годится для дружеских подначек в закрытом кругу, не стоит делать всеобщим достоянием.

Но, оказывается, с нашей службой знакомы не все. Пытаются влезть.

– Отпустите его, ему же больно! – вмешивается какой-то прыщ, в очках и при галстуке.

Тебя мне только не хватало!

– Я делаю свою работу, – методично цежу сквозь зубы. – А вы занимайтесь своей.

И, как бы для иллюстрации – выхватить кортик, колоть лежащего остриём – аккуратно, чтобы не повредить жизненно важные центры. Но болезненно, болезненно. Нас этому специально учили. Пока не взмолится, не прохрипит: «Хватит!»

Все, прохрипел. Теперь можно продолжить воспитательную работу:

– Ах ты, гадёныш! Тебя государство учило, лечило, кормило, одевало… А как пришло время возвращать долги – ты в кусты? А отрабатывать кто будет?

Ну, чего вы не расходитесь? Не слышали ни разу? Или вам идти некуда? Ох, уж эти праздношатающиеся! Что бы ни случилось, что бы ни произошло – они тут как тут. Надо прояснить ситуацию, вдруг ещё кто вздумает вступиться ненароком? Из дедков покрепче. Позиция у меня неудачная: держать паршивца приходится.

Повести бляхой вокруг – и пусть топают подальше.

– Я из службы спасения самоубийц! – и рукояткой кортика, с окрашенным кровью лезвием, ткнуть в эмблему на рукаве.