Я не свидетель

Пока они беседовали, Левин дочитывал письмо. Его занимали не столько перипетии с наследством, доставшимся за что-то Тюнену, сколько то, что о наследстве сообщил Тюнену тот же Анерт из Мюнхена! И теперь тень его дяди — полковника Кизе, сидевшего в старорецком лагере, наложилась на тень исчезнувшего Георга Тюнена. Но почему совпали эти имена? А, может, они совпали только для Левина: не исчезни Тюнен, и никакого совпадения нет, фамилии Тюненов и Кизе связаны очень давно, а угоди Кизе в лагерь для военнопленных не в Старорецке, связь эта все равно не рвется. В двух спектаклях оказались одни и те же действующие лица. Теперь к ним добавился некий Иегупов, чья фамилия вот, на конверте. Он извлек фотографию, долго вглядывался в лица людей, живших семьдесят-восемьдесят лет назад (судя по одежде), словно пытаясь угадать, кто есть кто, перевернул, но на обороте не было никакой надписи…

— Ну что, Ефим Захарович? — спросил Михальченко, заметив, что Левин закончил читать и сидел, задумчиво поглаживая лоб. — Похоже, есть зацепочка? Иегупов.

— Тут, Иван, не зацепочка. Тут, чувствую, плотину прорвало.

— Ладно, я пойду, — глянул на часы Остапчук.

— Спасибо, Максим Федорович, — поблагодарил Левин. — Похоже, вы нам сдвинули дело.

— Как бы оно ко мне не вернулось, — мрачно заметил Остапчук.

— Все может быть.

— Вот и я о том, — Остапчук направился к двери…

Когда он ушел, они сели рядышком на диванчик.

— С чего начнем? — спросил Михальченко.

— Я нанесу визит Иегупову. Ты займись ломбардом. А дальше будет видно…

«Иегупову Антону Сергеевичу», — было выведено на конверте рукой Тюнена.

«Судя по письму — приятели, должны быть примерно одного возраста, прикинул Левин. — Тюнену семьдесят четвертый.»

Он так и сообщил в адресное бюро УВД: «Год рождения 1916, 1917 или 1918, что-то в этих пределах». И сейчас, сидя в ожидании обещанных сотрудницей бюро «через полчасика», он вдруг подумал: «А почему за минувшие полгода Иегупов не забрал письмо на почте? Болел? А если умер? Тогда все рухнуло… Нет, не может быть, чтоб так здорово не повезло. Не такой уж я грешник. Это твой вечный пессимизм, Ефим», — сказал он себе, но не без опасения через полчаса позвонил в адресное бюро.

— Пишите, Ефим Захарович, — сказала сотрудница. — Иегупов Антон Сергеевич, 1918 года, Комсомольская, 5, квартира 2.

— Ой, как хорошо! Спасибо! — нервно воскликнул Левин.

Сунув бумажку с адресом в карман, он вышел…

Дом пять на Комсомольской выделялся обновившимся свежим цветом фасада, не все оконные рамы были зашпаклеваны и покрашены, у подъезда еще валялись доски от разобранных лесов.

«Капремонт» — понял Левин входя в подъезд, где еще сыровато пахло новой штукатуркой. Он позвонил в квартиру «2». Дверь открыл пожилой человек. Все на его лице было заметным, крупный нос, губы, скулы, лоб высокий, ровно лежали длинные седые волосы. Человек был в застиранной белой майке, заправленной в синие нитяные спортивные шаровары, и в затасканных красных суконных шлепанцах на босу ногу; он жевал, держа в одной руке вилку.

— Вам кого? — настороженно спросил хозяин, торопливо заглатывая пищу.

— Хотел бы повидать Антона Сергеевича Иегупова.

— Я Иегупов. Вы по какому вопросу? — он так и не двинулся из дверного проема.

— Извините, я не вовремя, вы обедаете…

— Обедаю.

— Я задержу вас ненадолго. Может впустите? — слабея от унижения и неловкости, сказал Левин. — Я из сыскного агентства «След», — он суетливо извлек удостоверение и протянул его Иегупову.

— Входите, — не очень охотно посторонился Иегупов. — Только учтите, я пришел на перерыв пообедать. А он у меня короткий, — он дал понять, что к долгим разговорам не расположен. — За каким вы все-таки делом? — Сильно припадая на одну ногу, Иегупов прошел к столу.

Левин быстро огляделся. Однокомнатное убогое жилье. Занавеска отгораживала раковину и двухконфорную плиту. Стол, два стула, табурет, широкая старая деревянная кровать, прикрытая до пола рыжим одеялом из верблюжей шерсти, с потолка под погнутым зеленым выгоревшим колпаком свисала лампочка, у кровати стояла тумбочка с ночником, а чуть загораживая единственное окно, боком был приткнут фанерный платяной шкаф.

Нищенских квартир Левин навидался, и сейчас удивила не бедность, а сам хозяин: неопрятный и вроде беспричинно злобно настороженный, и необычные для такого возраста сильный, не оплывший жиром торс, крепкие мускулистые руки.

— Я по поводу Георга Тюнена, Антон Сергеевич, — сказал Левин.

— Кого? — как бы не понял Иегупов.

— Георга Тюнена.

— А-а… А что?

— Он гостил у вас в апреле?

— С чего бы?! Так, иногда раз в год по открыточке писали друг другу.

— Он собирался к вам. Даже письмо написал до востребования. Но вы его не получили.

— Мало ли что собирался… А письма я не получил. Кто ж знал, что он напишет до востребования.

— Мы разыскиваем его, — сказал Левин. — В Старорецк он прилетел. А вот куда подевался дальше…

— Может, еще у каких знакомых. Он ведь из этих мест.

— У каких знакомых?

— Это уж ему известно… А что стряслось-то?

— Исчез он, не вернулся в Энбекталды.