Я не свидетель

Около трех часов дня он решил сделать перерыв. Достал из портфеля термос с чаем, помидоры, два яйца, сваренные вкрутую, хлеб. Ел с аппетитом, поглядывая на пол, где было еще много бумажек, до которых покуда не добрался. Зазвонил телефон. Давний рефлекс служивого дернул руку к аппарату, но Максим Федорович преодолел себя, трубку снимать не стал: какого черта, сегодня выходной, и меня здесь нет.

Ящички Остапчука, забитые бумажками, говорили ему не о подозрительности доброхотов и уродливой бдительности, вдолбленных в головы и души сограждан за десятилетия; в глазах Остапчука это были достоинства, свидетельствующие о законопослушности и благонадежности. Тут слились воедино и характер и опыт профессии…

Наконец, к нему в руки попал конверт в подклеенной сопроводительной с главпочтамта «На ваше усмотрение». На конверте значилось: «Старорецк-23, до востребования, Иегупову А. С.», а обратный адрес: «Казахская ССР, г. Энбекталды, ул. Жолдасбая Иманова, 26. Г. Тюнену». Что-то знакомое было в этой надписи. Наморщив лоб, Остапчук вспоминал. И тут возникло: Тюнен! Да! Фамилия немца из Казахстана, которого разыскивают Левин и Михальченко! Они называли именно эту фамилию, она необычна, ее не спутаешь, она запоминается именно из-за своей необычности, Остапчук прежде таких фамилий не встречал! И хотя он не занимался поисками Тюнена, — своих хлопот, беготни и волнений было достаточно, — Максим Федорович все же вдруг заволновался: как бы тут не запахло возбуждением уголовного дела, что втянуло бы его в воронку, которую раскручивают Михальченко и Левин.

Он сунул пальцы в конверт, извлек оттуда письмо и фотографию; по ней без труда определил, что переснята она с выцветшего оригинала, а судя по одежде трех мужчин — по стоячим воротничкам сорочек, френчу и другим деталям — фотографировались либо еще до революции, либо в самом начале двадцатых годов. Никаких надписей на обороте не было. Дыхание далеких исчезнувших дней ощутил Остапчук, читая письмо. За годы работы в угрозыске Максим Федорович повидал и начитался всякого, что могло поразить воображение, но ничего его уже не поражало. Однако в этом письме было такое, что вовсе не укладывалось в его жизненные познания: письмо из Мюнхена, сообщение о каком-то дяде, погибшем в Старорецке в плену, покупка дома для семьи Тюненов, счет в банке! И Максим Федорович подумал, что всякие такие истории могли происходить лишь когда-то очень давно, в ином историческом времени и с людьми либо уже умершими, либо доживающими свой век на восьмом или девятом десятке. В наши дни, полагал Остапчук, все неинтересно, проще и не так замысловато, ибо сама жизнь как-то спрямилась, упростилась, что ли.

Он подошел к телефону, набрал номер Михальченко, чтобы сообщить о своих находках, но того не оказалось дома, жена сказала, что вырядился и куда-то ушел. Звонить Левину домой Остапчук постеснялся…

В это воскресенье все предприятия и магазины работали. От Первомая до Дня Победы набралось несколько переносов да еще хорошо прогуляли по решению трудовых коллективов на Рождество и Пасху. Теперь надо было отрабатывать.

После обеда поспав часа два, Михальченко надел отглаженную утром сорочку, вынул из шкафа выходные туфли.

— Ты куда собрался? — спросила жена.

— Надо встретиться с одним человеком.

— Человек этот в юбке что ли, ишь вырядился?

— Нет, он пиво пьет.

— Бабы теперь не то, что пиво, одеколон хлещут.

— Ладно тебе.

— Когда придешь? Чтоб к восьми был. В цирке балет на льду. Я хочу пойти.

— А почему так поздно?

— У них два концерта: в семь и в девять.

— А билеты?

— Достанешь…

Михальченко сидел в сквере на скамье. Через дорогу он хорошо видел двухэтажное здание треста «Сантехмонтаж», входную дверь и рядом широкие железные ворота со светящейся табличкой «Осторожно! Выезд автотранспорта». Был конец рабочего дня. Народ валил по скверу в обе стороны — с троллейбусной остановки и к ней: в пределах одной остановки находились какой-то НИИ, общежитие вагоноремонтного завода, мебельный комбинат. Ворота треста «Сантехмонтаж» то и дело распахивались: въезжали самосвалы, скреперы, автокраны.

Отложив газету, Михальченко уже не спускал глаз с ворот и входной двери в административное здание: оттуда начали выходить управленцы, слесари, шоферы, сварщики. Он посмотрел на часы. Восемнадцать пятнадцать. Наконец показался Вялов. Высокий, худощавый с уже лысеющей головой, был он в синей спецовке и старых коричневых брюках с пузырями на коленях.

«Сколько же ему? — подумал Михальченко, глядя, как Вялов спокойно ждет, пока под красным светом остановится поток машин, троллейбусов и автобусов. — Года тридцать два наверное. А брал я его, когда ему было двадцать пять. Летит времечко…» Вялов стал переходить дорогу, направляясь к троллейбусной остановке. Михальченко поднялся и пошел, подгадывая так, чтоб оказаться на остановке секунд за тридцать до того, как подойдет Вялов. И получится, что встреча случайная.

Так и вышло.

— О, Виктор Андреевич, привет! — Михальченко протянул руку. — С работы, что ли?

— Да, — подтвердил Вялов. — А вы что тут?