Я не умру

Мальчик вздрогнул. Старейшина Димир из-за гибели мастера Преномена собственнолично приказал бывшему дворцовому министру всегда быть при Исхаке и исполнять любые его приказания. Своего рода наказание: мужчина, исполняющий все желания безусого юнца. Однако Квинт, похоже, отнесся с пониманием к каре старейшины и не пытался перечить.

Шмыгнув носом, Исхак бросил взгляд на открытые ворота, ведущие в туннели копателей. Казалось, шея сама вытягивалась, а глаза округлялись от восторженного ужаса. Овал непроницаемой черноты под огромным арочным сводом поражал воображение. Перед мысленным взором возникали картины монстров, таившихся во тьме и ожидавших, когда кто-нибудь из служек подойдет достаточно близко, чтобы схватить беднягу и унести в лабиринт пещер.

— Врата прекрасны, — сказал Квинт и положил тяжелую ладонь на плечо Исхаку. — Их давным-давно построил Дий Крискент. Практически восемьсот хакима прошло с тех пор. Впечатляет, не правда ли?

— Мастер Преномен рассказывал про Крискента. — Голос Исхака был сухим и безжизненным. — Лучший ученик Луция Агенобарда. Его триады до сих пор заучивают все архитекторы.

— Жаль, что врата ты увидел не в самые лучшие времена.

— Старейшины что-нибудь придумают.

— Несомненно, — сказал Квинт, позволив себе легчайший оттенок издевки. — Димир и Кадарус спасут Юменту от мастеров мечей. Конечно же.

Сжав кулаки, Исхак повернулся в сторону бывшего дворцового министра и нахмурился.

— Ты дерзишь? — спросил он. Голос предательски задрожал. Сердце часто и взволнованно заколотилось о ребра.

— Нет, Исха.

— Не называй меня так!

Квинт замолчал, нахмурился, словно гнев мальчика сильно ранил его душу. На миг показалось, что он вырезан из другой реальности, той, где люди не предают и не убивают без необходимости, той, где решения Владыки не оспаривается, той, где дети не забирают у мертвецов оружие. После того нападения лжепророков на астулу старейшин Квинт сменил рваную одежду на простой черный калазарис, который носили торговцы. Седые волосы его отросли и топорщились в разные стороны.

— Прости меня, Исхак, — сказал бывший дворцовый министр и невесело улыбнулся. — Я буду называть тебя так, как ты захочешь. Просто когда-то давно, кажется, уже в прошлой жизни у меня был мальчик-раб с таким же именем как у тебя. И я его всегда ласково называл Исхой.

Исхак посмотрел на Квинта с изумлением.

— Ты называешь меня рабом?

— Вовсе нет, мальчик. Я лишь забылся. Прости старику его глупость.

— Какой же ты старик? Тебе же всего сорок хакима.

Квинт сменил дружелюбную усмешку на добрый смех.

— Чуть меньше, мальчик. Но ведь для тебя я кажусь дряхлым? Двенадцать хакима находится слишком далеко от сорока.

Исхак заглянул в небесно-голубые глаза бывшего дворцового министра. Один вопрос давно мучал сердце, не давал заснуть. Настало время задать его:

— Как ты тогда прогнал псевдопалангаев из астулы старейшин? Ты даже не дрался с ними!

Воспоминания нахлынули на Исхака, сломив ментальный блок. Сколько раз он пытался забыть события того анимама? Сколько раз вглядывался в странное лицо Квинта и пытался понять его? Сколько раз в потестатемы сна мучили кошмары? Не сосчитать.

Увидев гибель мастера Преномена от рук псевдопалангаев, Исхак вместе с бывшим дворцовым министром укрылись в комнате несмышленышей. Казалось, лжепророкам никогда не удастся прорваться сквозь толпу мастеров и попасть в школу. Однако они это сделали: расправились со служителями дагулов и направились прямиком в здание.

Исхак вспомнил, как с ужасом смотрел на то, как раскрылась входная костяная дверь, как его бросило в пот, а в желудке поселился холодный слизень, как комок застрял в горле. Вероотступники, одетые в панцири обычных солдат, шагнули в комнату несмышленышей и занесли гладиусы для ударов. Именно тогда Квинт, широко раскинув руки, двинулся к ним. Спокойный и величественный. Словно он не был одет в грязное тряпье, которое не носили даже бедняки, и не пахло от него мочой и экскрементами. Удивительно, однако лжепророки не зарубили его как дагена: они смотрели прямо ему в глаза и отчего-то широко улыбались.

А затем ушли.

Ушли, не причинив никому зла. Никто больше не умер в тот анимам.

— Как ты прогнал псевдопалангаев? — повторил вопрос Исхак.

Квинта охватила грусть, и он погрузился в долгое молчание, словно пытался найти нужные слова.

— Я не знаю, малец.

Прищурившись, Исхак бросил:

— Лжец! Или ты боишься, что я сдам тебя мастерам? — Он на мгновение замолчал, думая над тем, как бы побольнее ужалить. — Ты ведь не хочешь возвращаться в камеру? Не хочешь увидеть хунфусе?

Тяжелов вздохнув, бывший дворцовый министр положил руку на плечо мальчика. Вид у него был почти растерянный. Сложно верилось, что этот человек некогда обладал колоссальнейшей властью. После заключения он превратился в старика, которого совсем не интересовали события в городе, — лишь бы поскорее умереть.