Я побит – начну сначала! Дневники

Надо узнать у Милькиса, когда съемки у Кеосаяна[10].

Надо узнать, когда сдают материал Горковенко[11].

21.07.75 г. Понедельник

Вчера выехали из Москвы, ночевал в Ленинграде, утром встретили Лену и поехали на Петрозаводск. До Валдая – нет того, что я в детстве называл землей, полем. Все застроено, разделено на кусочки. Валдай – снова земля (не забыть).

Надо подготовиться к разговору с Бунеевым.

О внешнем виде:

Большой мужик – на пробах.

Было два общих плана: на фото и на пленке на крыше – было хорошо. Был маленький. И именно оттого, что шуба была большая, она была велика. Именно оттого, что шуба была велика, я был мал!

У них ощущение от меня как от большого оттого, что за печкой и в шкафу было тесно, меня меньше можно сделать, как Буратино Птушко. Но этого делать нельзя. Тогда проще сделать большой шкаф или печь.

Но самое главное – сам кадр не должен быть тесен. Тут мы все в руках у В. Гинзбурга.

Человек, который удит рыбу, и у него не клюет! Ничего не видел беспомощнее, чем рыбак, у которого не клюет (вроде… «нет, не сто́ит»).

22.07.75 г. Вторник

О пробах

1. Грим, костюм.

Пробы нас сейчас дезориентируют. Надо разобраться в том, что они означают.

Получился большой, а не маленький. Из-за чего? Из-за шубы? Нет.

Было хорошо на общих планах: фото, план на крыше – шуба большая, а я маленький.

Шуба должна остаться велика!

Плохо на среднем и крупном плане:

– если я не помещаюсь в кадр, я большой, и моя величина не имеет значения – дело в композиции;

– если я закомпонован в край кадра – я большой.

Тут вопрос композиции, проблема

крупного плана, особенно во всем материале начала роли.

Грим: сейчас путаница. Мы второй раз отказываемся от первого грима. Ведь от второго грима осталась одна сцена – последняя. (Когда уже ощущение неблагоприятия сложилось.)

Да и не в гриме только дело, пробы плохие.

2. По существу:

Сейчас выходит, что я неестественен. Что во мне неестественно сейчас? Мое естественное поведение – это и есть самое неестественное. Чем больше призывов к простоте исполнения, тем я более и более неестественен.

Все дело в конкретности. В энергии, в убежденности, в темпераменте, в деловитости.

Поляна. Сначала – что мы играем.

Шишок уводит Олю гулять, и они заблудились.

Так было.

Сейчас изменили: он приглашает ее в Шотландию. Это в чем-то лучше. А в чем-то хуже.

Лучше – машина становится более обязательной.

Хуже – Шишок утилитарен, и цель его попугать, погулять заменяется задачей экстравагантной: поехали в Шотландию.

До поездки в Шотландию надо дойти, дорасти.

Ведь он ей сразу сказал:

– Ждем хорошей погоды – и гулять.

Вот пришла хорошая погода, надо торопиться, а то траву скосят.

Пошли, раздухарились и вообще рванули в Шотландию.

(– А она довезет?

– Должна…)

Нужна экспозиция: я самый лучший проводник. Не нравится, что похож на Карлсона – не надо. Пусть он говорит, что он знает в лесу такие места, каких никто не знает… Я в лесу каждое дерево знаю по имени-отчеству, каждую травинку по фамилии, каждый камень по прозвищу.

А потом: – Хочешь в Шотландию? Будет Шотландия. Есть кое-что.

Вспоминая о машине (именно вспомнил, как только вспоминаем мы о забытых нами великих наших делах). Именно вспомнил и разволновался: как так мог позабыть…

Что-то все – как в Искремасе.

«Повесть об Искремасе» начиналась с Быковым в главной роли. Она и была написана сценаристами Ю. Дунским и В. Фридом на него. Сняли 600 полезных метров, и Быкова сняли с роли. А. Митта, режиссер картины, через много лет, в 2000-х годах, объяснял, что после ввода войск в Чехословакию изменилась идеологическая ситуация в стране и его заставили сменить концепцию фильма: «Я его предал. У меня в семье были репрессированные. Я его снял с роли, потому что хотел снять фильм не именем злобного Мейерхольда, а что-то более светлое». Это дословно из телепередачи. Понадобился более лучезарный герой. Фильм стал называться «Гори, гори, моя звезда», а Искремаса сыграл Олег Табаков.

И это утверждение одного меня.

И просьба играть самого себя.

И возня с гримом.

И попытка, и желание видеть в кадре всю роль.

И боязнь острой формы исполнения.

Что это? Совпадение?

Или себя играть невозможно?