Я (почти) в порядке

– На самом деле я еще не совсем с ней справился. Не могу. Пытаюсь, наверное… но осмыслить не могу. Вот она была, и вот ее нет? Все становится так переменчиво. Мой мозг не может… этого удержать. Ощущение конечности и бесконечности одновременно. Я не могу это осмыслить, вот и оставляю… внутри… в темноте.

– Понимаю, – сказала Талли и замолчала. – Эмметт, ты считаешь необходимым вернуться на мост?

– Вот сейчас? Нет.

– Есть ли у тебя кто-то, с кем ты делишься своими чувствами? Кому ты доверяешь?

– Был раньше… Хантер… мы жили вместе до женитьбы, но больше я почти ни с кем не общаюсь, – сказал он.

– А почему?

– Коротко ответить не могу.

– А длинно?

– Наверное, могу.

– О’кей. Ты бы хотел иметь возможность поговорить с кем-то, кому ты доверяешь?

– По натуре я человек скрытный, – сказал он.

– Тебе нравится быть по натуре скрытным? – спросила она, пытаясь докопаться до истины так, будто они у нее в кабинете и ей платят, чтобы она изучила о нем все.

– Меня никто раньше об этом не спрашивал. Думаю, да?

– Ясно. Я понимаю. Ты определенно пользуешься методом самоуспокоения, но каждому нужен кто-то рядом. Мы нужны друг другу. Плохо ощущать себя покинутым и одиноким.

– Сейчас я себя покинутым и одиноким не ощущаю. Честно, – сказал он.

– Ты когда-нибудь рассматривал возможность лечения?

– Я посещал группы, где люди садятся в кружочек и обсуждают свои чувства. Мне не понравилось. Ты когда-нибудь бывала на таком?

– Я бывала раньше на сеансах психотерапии… да, бывала в прошлом, – сказала Талли, в висках у нее стучало.

– Помогло?

– Да, очень. Кардинальный сдвиг. Но то было лечение один на один. Ты не пробовал? Не думаешь, что поможет?

Эмметт пожал плечами.

– Ты все время один – с тех пор, как потерял жену? – спросила она. Ей не терпелось узнать про Бренну, и она пыталась вывести его на разговор о ней.

Эмметт поднял руку без обручального кольца.

– Мне известно, что ты не женат, но как насчет девушки?

– Я что, похож на парня, из которого может выйти стоящий бойфренд?

– Ну ты потрясающе готовишь, успешно выкрутился из штрафа плюс моешь посуду, так что да, возможно, – сказала она, представляя его в полотенце, только сейчас волосы были почти сухие. Представляя его бедра под мягкой серой тканью этих предназначавшихся Джоэлу брюк. Теперь вещи для Джоэла покупала Одетта, она знала его размеры, знала, что не надо покупать одеколон, так как он «потом будет везде».

– Талли, а что, если я все это делаю, чтобы произвести на тебя впечатление?

– Нет, это не так, – сказала она, поддаваясь романтичному туману дружеского флирта.

– Мама меня правильно воспитала.

– Это уж точно, – сказала она. Туман быстро рассеялся при мысли о его бедной матери. – Именно поэтому мне совершенно нестерпимо думать, как она получит по почте твое предсмертное письмо, а ты вот здесь, вполне в порядке.

– Спасибо, но тебе об этом волноваться не стоит, так что не переживай. Давай поговорим о чем-нибудь другом? Ну пожалуйста…

– Хорошо, – на секунду увеличив громкость телевизора и тут же убрав ее совсем, сказала она. – Есть ли у тебя в рюкзаке что-то, чего мне следует опасаться?

– Совсем ничего, – сказал он.

– Но ты мне не скажешь, что там?

– Ничего примечательного, честно. Ничего, что имело бы значение для кого-либо, кроме меня.

– О’кей, – сказала она, кивая и продолжая на него смотреть. Он, казалось, не испытывал от этого никаких неудобств. Ей это понравилось, она почувствовала себя в безопасности.

– Вот это мне нравится. Всегда нравилось, – некоторое время помолчав, прежде чем сменить тему, сказал Эмметт. Он указывал на открытку в рамке, на которую падал кремовый свет лампы.

– Густав Климт.

– «Поцелуй», – отвернувшись к телевизору, сказал он.

– Я обожаю историю искусства, хотя и знаю, что именно эту картину Климта теперь где только не увидишь. Любовь к ней не прибавляет мне оригинальности. Мне еще нравится «Даная», – сказала Талли, указывая на другое мерцающее произведение Климта в рамке на полке. – Одно из любимых моих занятий – ходить в художественную галерею в одиночку и находиться в одном пространстве с работами. В тишине. Иногда я там плачу, – сказала она. Она знала, что, когда говорит о своих чувствах, это помогает другим заговорить о своих, а взахлеб делиться своей подлинной любовью к художественной галерее ей было легко. – Не знаю, зачем я это делаю – просто меня… с головой накрывают чувства – мои собственные и всех остальных – и вся история мира.