Когда Эмметт вылез из душа, то понял, что не попросил у Талли чистой одежды. Можно было надеть то, в чем он спал вчера, но все это лежало в комнате на диване. Он насухо вытерся и обернул полотенце вокруг талии. Белая майка намокла, он обернул ее вокруг головы и вышел в коридор. Тихо работал телевизор: британский акцент и фонограмма пронзительного смеха. Ряды темных локонов Талли свободно свисали с края дивана.
– Можно я опять надену те же вещи? Ничего? – спросил он.
Одна из кошек, растянувшаяся на подлокотнике дивана, понюхала воздух, не упустив сопровождавшего Эмметта цитрусового облачка. Дождь утих, но водостоки не справлялись, и вода неслась по ним, выливаясь на окна. На него напала сонливость и немного кружилась голова – от горячего душа, домашнего уюта, их ужина. От переживаний вчерашних и уже сегодняшних. Он одновременно ощущал легкость, как будто мог уплыть по воздуху, и тяжесть, как будто утопал в этих полах из светлого дерева, в этих мягких коврах. Все три года он мучился затяжными головными болями, мрачным безрадостным настроением. Он чувствовал себя в два раза тяжелее, как будто гравитация давила на него с двойной силой. Он проглотил ком в горле, одной рукой погладил кошку, почесал за ушами. Другой рукой он крепко держал полотенце на поясе.
– Все хорошо? – поставив кружку с добавкой чая и протянув руку за одеждой, спросила Талли. Увидев, что он в одном полотенце, она отвернулась и прочистила горло.
– У тебя в ванной так мило. Весь дом ужасно милый. Зря я вчера об этом промолчал.
– Спасибо. Честное слово, все нормально. У тебя много всего на уме. Мой брат заработал в молодости много денег. Финансы, акции, всякие инвестиции, которые я до конца не понимаю. Он математический гений. Без его помощи я бы этот дом не осилила. Завтра на вечеринке познакомишься и с ним, и с остальными родственниками.
Эмметт вытащил из рюкзака зарядку и, подключив телефон, оставил его на полу в гостиной. Он взял у нее одежду и пошел в ванную одеваться. Значит, вот как это – ждать чего-то с нетерпением? Жизнь его в последнее время была так похожа на умирание, что он уже и не помнил. Вот так чувствуешь себя, когда колючая проволока разматывается? И его сердце похоже на треснувшую, опрокинутую чашку, наполненную до самых краев?
Талли
Талли пообещала себе не смотреть, как Эмметт удаляется по коридору. Она не ожидала увидеть его в полотенце. В любимом красном полотенце Джоэла – до того, как он стал бывшим, до ребенка, до хвостика. Неужели она сама дала ему это полотенце? Случайно или осмысленно? Пусть Эмметт и вышел мокрый, словно герой со страниц любовного романа, все же у него психическое расстройство, и тревожных «красных тряпок» так много, что он с тем же успехом мог, как матадор, выйти в
Пока он переодевался в ванной, Талли подобрала с пола его мобильник, щелкнула проверить, заблокирован ли экран. Да. Фоном служило стандартное фото Земли. Она оглянулась на дверь ванной, проверяя, заперта ли она по-прежнему. Попробовала ввести 1234. Не вышло. И никаких уведомлений. Ничего. Услышав шорохи в ванной, она отложила телефон. Пошла в свою спальню, достала из верхнего ящика его письмо. Зеленая куртка висела на крючке у входной двери. Она не помнила, куда следовало класть какое письмо, и просто разложила их по разным карманам: одно во внутренний, другое в наружный. Она молилась, чтобы Эмметт не вышел из ванной прямо сейчас, и выдохнула с облегчением и благодарностью, когда этого не случилось. Вернулась на диван.
– Можно задать тебе вопрос? Про вчерашнее? – мягко спросила она, когда он вышел из ванной и сел рядом, но не слишком близко.
– Конечно.
– Как тебе кажется, очутиться на мосту было соизмеримой реакцией на то, что тебя туда отправило? – Она понимала, что ее вопрос, видимо, был слишком похож на то, что мог бы спросить психоаналитик, так что уменьшила громкость телевизора и продолжила: – Кстати, правильного ответа здесь нет. Мне просто любопытно.
– Мне кажется, что да, – просто ответил он.
– Какие еще у тебя есть способы справляться со стрессом? Как ты справился со смертью жены, когда это случилось?