Читаем Я ползу сквозь (ЛП) полностью

Наконец мы оставляем бесплодные попытки поднять бесконечность. Чайна звонит Лансдейл, и они решают, что ответы можно продиктовать. Чайна будет читать, а Лансдейл – записывать. Я слышу слова Лансдейл: «Не забывай, нужно начать с самого начала. Если мы хоть раз собьемся, все пропало».

Я помогаю Чайне найти самое начало строки, и она зачитывает:

– А-Б-Д-В-Г-А-Б-В-А-Г-Г-Д-А-Г-А-А-Б-Г-В-А-Г…


Я приношу с крыльца стул, подставляю его Чайне и машу на прощание. Чайна садится, кладет на колено гирлянду и мотает ее, как будто прядет шерсть, буква за буквой. Я размышляю, что можно связать из шерсти. Всякие маленькие штучки вроде детских ботиночек или крошечной шляпки для хомяка. Всякие огромные вещи вроде одеял и палаток. Самый длинный шарф в мире. Я размышляю, что можно связать из букв. Что-нибудь крошечное, как хайку Чайны или записку «Я тебя люблю». Огромные законы и соглашения. А за время экзаменов можно связать шарф, который миллион раз обовьется вокруг экватора – все из одних и тех же пяти букв.


========== Чайна Ноулз — понедельник — я тебя люблю ==========


Меня зовут Чайна, и я ходячий кишечник. Я хожу дерьмом наружу, что отличает меня от Лансдейл, которая вынуждена придумывать себе эту кучу дерьма – хотя вообще, если не обращать внимания на ее таланты рассказчицы, она нормальная девчонка. А еще у нее фотографическая память, так что она полезный союзник. Или супергерой. Не знаю, что именно.

Лансдейл говорит, что помогает мне потому, что кретины-друзья Айриника Брауна все ей рассказали. Она спросила, помогает ли мне Станци, и я не стала отвечать, потому что Станци ей не заменить. Лансдейл помогала мне, да. А Станци занималась со мной наукой.

Мы со Станци сосчитали девушек, с которыми Айриник встречался после меня, и во время тревоги я наблюдаю за ними. Их точно не меньше десяти, и все они теперь выглядят иначе. Правда, ни одна не похожа на внутренний орган с ножками. Хотя снаружи этого не видно. Все они думали, что он любил их. Я точно знаю. Тамака де ла Кортез рассказала мне, как это работает. Он всегда первый говорит: «Я тебя люблю ». Говорит быстро. Внезапно. Как будто это вырвалось у него в порыве чувств и ему неловко.


Я тебя люблю


Никто не будет вызывать полицию,

Прикинь, как круто?

Изобрази, что ты боишься. Она бояться будет.

И сделай это. Просто сделай. Резко. Глухо.

Как будто ты не слышишь криков боли.

Не дай ей сдвинуться, но не оставь следов.

Она понять не сможет, что ты сделал

И чья вина: ее, твоя, ничья?

Пока она пытается понять,

Уйти из ее жизни, обронив,

Что между вами ничего не будет.

Захочет, ко врачу пойдет и там найдет твои следы –

Там, в темной глубине.

Но если спросят, ты ответь: «Да, мы встречались, и она

Все злится, что я ее бросил».


Перед классным часом ко мне подходит Лансдейл и отдает мне стопку бумаги с буквами мужчины из-за куста.

– У нас все в шоколаде, – говорит она. Я киваю. – Как ты думаешь, Станци тоже дать?

– Станци никогда не списывает, – отвечаю я.

Правда, никогда. У нее слишком огромное чувство вины. Больше Юпитера, а радиус Юпитера – 43441 миля. Это наша общая черта, хотя мы никогда ее не обсуждаем.

Лансдейл пожимает плечами и спрашивает, нет ли у меня новых стихов. Я показываю ей вот этот:


У твоего карандаша самооценка выше, чем у меня


Наверху стоят имя и дата рождения, если имя не влезет, его сократят.

Ученик номер два-ноль-два-восемь-семь-шесть.

Результаты гласят: даже если ты вышла из ада, с тобой все в порядке.


– Половину времени я даже не понимаю, о чем ты, – признается Лансдейл. Она останавливается и заплетает новую длинную прядь волос, которая отросла с нашей последней встречи. – Но ты все равно классная.

Я смотрю на стопку бумаги с буквами мужчины из-за куста и не представляю, как можно за три часа это выучить. Зато Лансдейл запоминает все что угодно. Это единственный способ постоянно врать и не свихнуться.

– Не волнуйся, – советует она. – Такая хрень легко запоминается. Составляешь предложения и все. – Она рассеянно достает еще один лист бумаги и дает мне: – Погляди, что я с утра нашла на кухонном столе. Приемная мама постаралась.


Заявление о расторжении брака


Поскольку обвиняемый в течение стольких-то лет с 2014 года

Не проявлял ни страсти, ни хоть мало-мальски теплых чувств,

Что важно в отношениях, и, хоть и много-много раз

Я, потерпевшая, к нему прошенье направляла, он отказался обсуждать

Возможность пересмотра дел. Ввиду жестокости его

Иных решений, кроме как расторгнуть брак, не вижу.


Лансдейл то ли злится, то ли в замешательстве:

– Она постоянно рассказывала о своем бывшем и его страшной жестокости. Теперь я вижу, какая она врушка.

Лансдейл пора на урок. Я отдаю ей заявление и чувствую непреодолимое желание протереть руки спиртом – а вдруг эта дрянь заразна?


========== Станци — понедельник — я хочу показать тебе кое-что ==========


В понедельник рано утром, во время тревоги, Чайна передает мне записку: «Я хочу показать тебе кое-что. Иди за мной». В руках у нее стопка бумаги с буквами. От нее пахнет гелем для рук.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Зеленое золото
Зеленое золото

Испокон веков природа была врагом человека. Природа скупилась на дары, природа нередко вставала суровым и непреодолимым препятствием на пути человека. Покорить ее, преобразовать соответственно своим желаниям и потребностям всегда стоило человеку огромных сил, но зато, когда это удавалось, в книгу истории вписывались самые зажигательные, самые захватывающие страницы.Эта книга о событиях плана преобразования туликсаареской природы в советской Эстонии начала 50-х годов.Зеленое золото! Разве случайно народ дал лесу такое прекрасное название? Так надо защищать его… Пройдет какое-то время и люди увидят, как весело потечет по новому руслу вода, как станут подсыхать поля и луга, как пышно разрастутся вика и клевер, а каждая картофелина будет вырастать чуть ли не с репу… В какого великана превращается человек! Все хочет покорить, переделать по-своему, чтобы народу жилось лучше…

Освальд Александрович Тооминг

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман