Я ползу сквозь (ЛП)

Чайна покупает мне сок и поднимается в дом. Я пью сок и читаю книгу. Она о стволовых книгах, это интересно, и все же мне скучно. Я говорю себе: «Станци, ты приехала в Нью-Йорк, сидишь на одном месте и читаешь книгу. Выйди на улицу. Прекрасная погода».

Я прошу женщину за стойкой сказать моей подруге, если она вернется, чтобы подождала меня. Потом спрашиваю, есть ли поблизости что-нибудь красивое, и узнаю, что через квартал Центральный парк. Я иду туда и повторяю себе: «Станци, ты в Центральном парке. Ты в Центральном парке Нью-Йорка».

Я сажусь на скамейку и любуюсь красотами Нью-Йорка. Но скоро начинаю задаваться вопросами.

«Станци, – спрашиваю я себя, – почему ты не можешь написать стихотворение к английскому? Станци, почему ты никак не поцелуешь Густава? Станци, что с тобой?»

========== Чайна Ноулз — понедельник — грустный пищевод ==========

Грустный пищевод (это я) и ширококостная девочка в лабораторном халате входят в портовое управление, пересечение Сорок Второй улицы и Восьмой авеню, Нью-Йорк-сити. Что будет дальше, остается только гадать.

Там много полицейских в бронежилетах и с полуавтоматическими пистолетами. Они стоят кучкой у дверей. Просто стоят. Вокруг них спокойно ходят люди, спешащие на автобус, в метро, к близким людям. Я вижу полицию. Смотрю на их пистолеты. И замираю, как тогда, в школе, когда услышала собак.

Станци ведет меня по коридору к остановке автобуса, который придет через двадцать минут. Я пишу ей записку: «Спасибо. Еще раз прости, что врала про вертолет Густава.

– Ничего страшного, – говорит она. – Его не все видят, подумаешь, проблема.

– Ты правда полетишь на нем?

– Надеюсь, да.

– Ты не боишься?

– Чего тут бояться? – спрашивает она.

Я секунду размышляю, чего я бы боялась больше всего:

– Того, что он окажется ненастоящим?

– Если он ненастоящий, – замечает Станци, – он еще безопаснее настоящего.

– Резонно. Но если он все-таки настоящий, ты не боишься разбиться?

– Нет.

– Как ты можешь не бояться?

– Я верю. В Густава. В вертолет. В… какую-нибудь силу, которая всем заправляет.

– В бога?

– Во что угодно.

– Ты знаешь, куда вы полетите? – спрашиваю я.

– Нет. И мне плевать. Лишь бы никаких больше учебных тревог. Лишь бы в нашем путешествии был смысл. А у Густава он будет.

Подходит наш автобус, и очередь сдвигается с места.

– Ты его любишь? – спрашиваю я.

Станци смеется:

– Дело не в любви.

– Он правда существует? Ну, вертолет? – спрашиваю я. – Кроме тебя, никто его не видит. Лансдейл тоже врала, она не видит его даже по пятницам.

– Знаю.

– Как ты думаешь, его отец видит?

– Похоже на то, – отвечаю я.

В автобусе мы со Станци садимся рядом. Она смотрит в окно. Автобус сдает назад и выезжает из портового управления. Пока мы едем по туннелю, Станци оглядывается назад, на Нью-Йорк.

– Ну что, как Шейн? – спрашивает она. – Рада была его увидеть?

– Да.

– Сколько ему?

– Как нам. Семнадцать.

– Вы познакомились на Фейсбуке?

– Я больше так не делаю. Ну, после Айриника Брауна, – отвечаю я, надеясь, что она поймет. Или что-нибудь скажет. Хоть раз.

– А где? – только и спрашивает она.

– На сайте взаимопомощи.

– Ясно.

Она не спрашивает, на каком именно. Когда мы выезжаем из туннеля, она кидает последний взгляд на лежащий позади Нью-Йорк, а потом за окном остаются только болотистые виды Нью-Джерси и бесконечное шоссе.

Я вдруг вижу, что Станци плачет, и спрашиваю, все ли с ней в порядке.

– Да.

– Я что-то не то сказала?

– Нет.

– Тогда что случилось?

Она разворачивается ко мне:

– Ты любишь Шейна?

– Думаю, что да.

– Я плачу от радости за тебя.

– Ой, прости.

– Не извиняйся, – просит она. – Все к лучшему.

– Знаешь, я верю. В вертолет и это все, – признаюсь я.

– Отлично.

– Надеюсь, вы с Густавом сможете сбежать отсюда. Вы достойны лучшего.

– Ты тоже.

– Вы оба гении.

– Ты тоже.

Однажды Станци сказала мне, что плохие оценки не делают меня глупой. В восьмом классе она ходила со мной на алгебру и знает, что учитель меня просто ненавидел. Она знает, что именно тогда я начала общаться с другими своими подругами. Один раз она сказала мне, что среди вылетевших из старшей школы высокий процент самых умных.

Я достаю дневник и делаю запись. Станци, наверно, думаю, что я пишу про Шейна, но на самом деле там про то, каково быть одновременно очень умным и очень тупым. Накуриваться перед экзаменом по химии. Хлестать джин в туалете во время классного часа в девятом классе. Позволять новым подругам писать мое имя и номер телефона на стенах мужского туалета.

Я никогда не говорила этого ни Шейну, никому другому, но, быть может, я заслужила то, что со мной случилось. Быть может, я нарывалась на это с восьмого класса. Я на все забила, и остальные забили тоже.

========== Станци — понедельник — бесплатные мозгоправы ==========

Когда автобус подъезжает к нашей остановке, Чайна говорит:

– Прости, если из-за меня завтра будут неприятности.

Я пожимаю плечами, показывая, что они меня не волнуют.

– Что скажешь родителям? – спрашивает она.

– Скажу, что меня задолбали тревоги. Что я боюсь взорваться. Что это все меня уже доконало.

Чайна кивает:

– Этому городу нужно больше мозгоправов.