Я помню музыку Прованса

Хотя я всей душой ненавижу Гастона, его признания вызывают у меня жалость. Эгоизм и жестокость отца принесли много горя, наверняка Гастон страдает в этом браке не меньше меня. Мой гнев обращается на отца. Он настолько наивен, что ничего не понял? Или принудил меня к замужеству, зная обо всем?

Ах, моя дорогая! Сейчас, на закате моей жизни, я должна смириться с тем, что никогда не получу ответов на эти вопросы. И все же мое унижение, ярость и горе никуда не делись. Этот брак разрушил мои мечты. Я до сих пор не могу удержаться от проклятий, когда вижу портрет отца.

В тот вечер я поняла, что самое грустное еще впереди.

47

Зербино бежит по тропинке, подняв морду и принюхиваясь.

Далеко сзади шагают рядом старик Флавио и Антуан. Зербино впивает ароматы леса. Земля, листья, перегной. Кора и камни. Он чует муравьев, зайца – в нескольких километрах отсюда, но не запах черных грибов.

Пес возвращается к хозяину, прислушивается к его словам и к его беспокойству. Куда делась медовая девушка? Антуан достает из кармана несколько кусочков печенья, машинально бросает псу и отрывисто произносит:

– Продам участок.

Старик Флавио останавливается. Ветер поднимает полы его куртки.

– Антуан…

– Я ходил к Шаретье. Показал ему документы на землю и свидетельство о том, что Эмиль был моим дедом.

– Он поверил?

– Пришлось. А еще я ему сказал, что убью первого, кто сюда сунется.

С ветки дуба за ними наблюдает белка. Зербино заинтересованно поднимает уши.

– А что Люсьена? – обеспокоенно спрашивает старик.

– Она ничего не знает.

Антуан вынимает руки из карманов и свистит. Пора возвращаться. Зря прогулялись. Участок, разоренный мародерами, еще не скоро даст урожай. Зербино идет рядом с ними, подлаживаясь под шаг хозяина. Вернувшись домой, пес отряхивается, пьет воду и запрыгивает на диван. Антуан откупоривает бутылку анисовки.

– За будущее, Флавио! – Тост произносится без огонька. – За мое будущее в Марселе, подальше от этих стервятников.

– Значит, готово дело? Начались трудности, и сдулся? А ты что думал, трюфель дается первому встречному?

Он продолжает, не давая Антуану ответить:

– Я считал тебя умнее! Думал, ты понимаешь – в этом деле нужны смелость, терпение, воля. Значит, я ошибался.

Задетый за живое, Антуан молчит.

– Послушай, сынок, – продолжает Флавио. – С каждым испытанием жизнь дает тебе урок. Хочешь вернуться к своей рыбе – пожалуйста. Но не делай ничего назло. Ты же умный человек… Покажи им, на что ты способен! Почему бы тебе не открыть ресторан? Ты лучший повар, которого я знаю! Вот увидишь, Шаретье и все остальные будут драться за право продавать тебе грибы!

Антуан разглядывает старика. Протертые рукава, загрубевшие руки, лицо изрезано морщинами, глаза помутнели от катаракты. Флавио знает его, как никто другой, и, хотя гордость мешает это признать, слова старика находят в нем отклик. Он молча допивает анисовку. Зербино открывает один глаз и наблюдает, как хозяин наполняет рюмки.

– А эта девушка, ты ее любишь?

Антуан со вздохом кивает.

– Я думаю о ней день и ночь. У нас ничего не получится. Точнее, у нее со мной ничего не получится.

Флавио отметает его слова взмахом загорелой руки.

– Вот еще! Человек, который хоть что-то понимал бы в любви, поверь мне, был бы миллиардером. Трюфель – величайшая тайна в этом мире, после тайны сердечной! Не пытайся понять, куда идет поезд. Прыгай в него на ходу, и пусть он тебя везет. Сегодня ты говоришь себе, что время еще есть, но однажды ты поймешь, что уже поздно. Жизнь утекает сквозь пальцы… А у тебя, я думаю, лучшее впереди.

Сегодня мой день рождения. Эти слова все крутятся и крутятся в голове. Сегодня мой день рождения и последний день, когда я сплю в этой постели.

Я вздрагиваю. Подушка пахнет лавандой, и я думаю о маме, которая каждое утро губит свои бедные руки в прачечной. Я в последний раз сплю на простынях, которые она завтра будет тереть, вполуха слушая сплетни соседок. Мама, любовь моя.