Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Шлю тебе, моя голубоглазая,Может быть, последнее письмо.Никому о нём ты не рассказывай —Для тебя написано оно.Помнишь, как судили нас с ребятамиВ маленьком и грязном нарсуде?Я всё время публику оглядывал,Но тебя не видел я нигде.

Суд идёт, и наш процесс кончается,И судья выносит приговор,И чему-то глупо улыбаетсяСтарый лупоглазый прокурор.И защита тоже улыбается,Даже улыбается конвой.Слышу: приговор наш отменяется,Заменяют нам расстрел тюрьмой.Я ещё раз оглянулся, милая,

Но тебя нигде не увидал.И тогда шепнул на ухо Рыжему,Чтоб тебе письмо он передал.Говорят, что ты совсем фартовая,С фраерами начала гулять.Говорят, что ты, моя дешёвая,Рестораны стала посещать.Может, фраер в галстучке атласном

Обнимает крепко у ворот.Но не смейся, милая, напрасно —Старый урка всё равно придёт.Я ещё вернусь с тюремной славоюИ с блатной наколкой на груди.Только ты меня, порча шалавая,На широкой площади не жди!

Судя по тексту, содержание песни относится к 1947 году, когда вступил в действие указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года «Об отмене смертной казни». Смысл «Письма подруги» сводится как раз к тому, что возлюбленная вора, обречённого на расстрел, пустилась во все тяжкие; между тем ему по новому указу заменяют «вышку», и он пишет письмо, где обещает отбыть наказание и вернуться домой, а в некоторых вариантах — даже расправиться с «неверной».

Для нас, однако, интересно то, что два последних куплета совпадают с завершающими четверостишиями песни о блатном фронтовике. Причём в некоторых вариантах «Письма подруге» ордена даже не заменяются на уголовную наколку. К примеру, Аркадий Северный в ленинградских концертах 1973–1974 годов поёт:

Я вернусь к тебе с тюремной славою,С орденами на блатной груди,Но тогда уж ты, порча шалавая,На тюремной площади не жди.

И далее следует забавное толкование Северного: «Что это за ордена на блатной груди, которыми собирается похвалиться герой этой песни? Это своеобразные знаки отличия, которыми воровской сход награждал наиболее отличившихся. Они накалывались на грудь в виде татуировок, изображали различного вида кресты и цепи к ним. Обладатели некоторых видов наколок могли пользоваться неограниченной властью на воровских зонах. Их приказы выполнялись беспрекословно, их называли “королями зон” или по фене “маза”. Быть королём — значит держать мазу. Это мог быть, как тогда говорили, наиболее авторитетный вор в законе, которого его товарищи по ремеслу не могли упрекнуть ни в чём. Он, как правило, занимал лучшее помещение, был окружён личной гвардией из наиболее уважаемых и грозных воров».

Всё это — миф, как и значительная часть подобных «комментариев», которые сочинял для Аркадия Северного его импресарио Рудольф Фукс. Они состояли из смеси арестантских баек и собственных выдумок Фукса, перемешанных с реальными фактами лагерной и криминальной российской жизни.

На самом деле речь идёт о подлинных орденах. И в первой строке куплета не зря упоминается слава: обычно подвиги блатных бойцов отмечались именно орденом Славы трёх степеней, учреждённым указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 ноября 1943 года (то есть когда в штрафные и маршевые части Красной Армии особо активно вливалось блатное пополнение). Орден вручался за личные заслуги рядовым и сержантам. По статуту и цвету ленты орден Славы почти полностью повторял одну из самых почитаемых в царской России наград — Георгиевский крест. Правда, советский орден представляет собой не крест, а пятиконечную звезду с рельефным изображением Кремля и Спасской башни в центре. Эти знаки отличия выдавались в порядке строгой последовательности — от низшей степени (серебряной) к высшей (золотой). Орденом Славы награждался тот, кто:

— ворвавшись первым в расположение противника, личной храбростью содействовал успеху общего дела;

— в минуту опасности спас знамя своей части от захвата противником;

— из личного оружия меткой стрельбой уничтожил от 10 до 50 солдат и офицеров противника;