Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

…Лиц, признанных годными к службе в действующей армии, военкоматам принимать в местах заключения под расписку и отправлять в штрафные батальоны военных округов для последующей отправки их в штрафные части действующей армии».

Другими словами, блатарей всё равно отсылали на фронт — но уже без отсрочки приговора, непосредственно из лагерей в штрафные роты. Такая поправка не случайно появилась незадолго перед переходом Красной Армии через границу. И военное командование, и советская верхушка осознавали опасность неадекватного поведения красноармейцев на чужой территории. И не в последнюю очередь опасались именно «перегруза» блатных вояк. Ведь основная часть уголовного пополнения влилась в армейские ряды как раз к концу войны, когда советские войска перешли от оборонительных боёв к наступательным. То есть криминальная составляющая в войсках существенно повысилась, и влияние блатного элемента на преступления в Европе достаточно очевидно.

К концу 1944 года «блатной призыв» фактически сошёл на нет. Видимо, тревожная информация о преступлениях красноармейцев на занятой территории заставила прекратить пополнение действующей армии профессиональными уголовниками. Перестали брать на фронт неоднократно судимых, в том числе и отбывавших сроки за незначительные преступления — если эти преступления были рецидивными. Увы, поздновато: до окончания войны оставалось несколько месяцев…

Конечно, валить всё исключительно на блатных — неправильно. Ненависть по отношению к немцам воспитывалась в бойцах Красной Армии ведущими советскими идеологами. Среди них особо выделяется фигура Ильи Эренбурга. В годы войны его имя пользовалось огромной популярностью на фронте. Получить письмо от Эренбурга считалось так же почетно, как быть отмеченным в приказе Верховного Главнокомандующего.

Сегодня из Эренбурга нередко лепят патологического германофоба, который ненавидел всё немецкое и призывал уничтожить всех немцев. Это не так (достаточно сказать, что жена его была немкой). Основной антинемецкий пафос выступлений публициста пришёлся на годы, когда Красная Армия воевала с врагом на своей территории. В это время слова «немец», «фашист», «оккупант» для советских людей были синонимами. Константин Симонов в стихотворении 1942 года «Если дорог тебе твой дом» писал о фашисте:

Так убей же хоть одного!

Так убей же его скорей!Сколько раз увидишь его,

Столько раз его и убей!

Эренбург тогда же обрушивает гнев уже на немцев: «Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово “немец” для нас самое страшное проклятье. Отныне слово “немец” разряжает ружьё. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал… Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину. Если ты убил одного немца, убей другого — нет для нас ничего веселее немецких трупов». Однако было бы неверно считать эти слова призывом к уничтожению немцев как нации. Под немцем Эренбург подразумевал захватчика и оккупанта. В том же 1942 году публицист пишет: «Мы не переносим нашей ненависти к фашизму на расы, на народы, на языки… Никакие злодеяния Гитлера не заставят меня забыть о скромном домике в Веймаре, где жил и работал Гёте».

И всё же яркие выступления Эренбурга, Симонова, Шолохова, Алексея Толстого и их коллег воздействовали на сознание воинов Красной Армии, призывая уничтожать врага-немца. Для ненависти у солдат имелись основания и без всякой публицистики: бойцы шли на Запад по освобождённой от нацистов родной земле и своими глазами видели страшные последствия гитлеровской оккупации. Жажда мести приводила к выплескам жестокости на вражеской территории. Сам Илья Григорьевич, побывав в 1944 году в Восточной Пруссии, ужаснулся происходящему. Возвратившись в Москву, Эренбург во время встреч с военными откровенно рассказал о том, что увидел. Резко изменился тон его выступлений: «Я писал о том, что мы не можем убивать детей и старух… Я писал, что мы не должны насиловать немок. Это я писал. В марте 1945 года я писал то же, что в марте 1942-го, но тогда перед нами были только немцы-солдаты, а теперь перед нами и немецкие дети. Мы должны и в победе остаться советскими людьми».