То же самое — с хищением социалистической собственности. И здесь суд действовал сообразно обстоятельствам. В то время хищения были и впрямь чудовищные. Мой дед по матери в послевоенные годы работал грузчиком на железнодорожной станции «Ростов-Гора»: тяжёлое, но «хлебное» место. У деда было семеро детей и жена; чтобы прокормить семью, он таскал из вагонов мешками и ящиками! Сахар, мука, крупы, консервы — много чего… И так поступали ВСЕ, кто имел возможность. Иначе тебя считали недоумком или стукачом со всеми вытекающими последствиями. Речь шла об элементарном выживании. За право разгрузить «хороший» вагон дрались до смерти — лопатами-грабарками. Из книги в книгу кочует известная история о «нескольких катушках ниток», за которые давали реальные — и немалые! — сроки. Но не надо забывать: эти катушки работницы проносили постоянно! Краденой нитью можно было несколько раз опоясать Землю по экватору. На обувных фабриках выносили кожу для продажи частникам. На мясокомбинатах тащили вырезку, даже части туш. Стихия безудержного воровства захлестнула страну. Вот что вспоминает бывший политзэк Феликс Серебров, впервые осуждённый именно по указу «четыре шестых»: «В 1947 году меня всерьёз арестовали и дали десять лет. Было мне тогда семнадцать. Я уже жил самостоятельно… Платили мне триста шестьдесят рэ, а чтобы отоварить карточку полностью, надо было четыреста двадцать. Значит, этот дефицит в 60 рублей мне надо было каким-то образом восполнять. Ну, не скажу, чтобы я был способен квартиру обокрасть, но стянуть что-то на железной дороге я за грех не считал. Для меня это было нормальное явление. Все это делали, и я делал… За 16 килограммов соли мне дали десять лет… Эту соль мы продавали спекулянтам, а они ею торговали».
Это не в последнюю очередь послужило причиной указа «четыре шестых». Но к несунам в судах относились по-разному. Таких, как дед, даже за хищения в крупных размерах часто пускали не под указ, а под 162-ю, пункт «д». Ведь забота о семье всё равно ложилась на плечи страны. Забрав в лагерь кормильца многодетной семьи, власть создавала себе огромные дополнительные проблемы. Так, после смерти деда (который так и не попался на воровстве) в 1950 году троих его несовершеннолетних сыновей государство взяло в школу-интернат на полное содержание.
Хотя… Здоровенного осетина-грузчика могли бы определить и лет на 15–20. Такой «товар» был востребован ГУЛАГом. А вот многодетную вдову фронтовика, которая попалась с мясной вырезкой, обвязанной шпагатом вокруг собственной ляжки, нередко карали смешным сроком.
И всё же так везло далеко не всем. Под указ попадали часто и за мелкие хищения, и за незначительные кражи. Особенно в первое время, когда надо было устрашить народ. Сажали женщин с детьми, беременных, отвешивая огромные сроки… Всякое было.
Но если говорить откровенно… Люди безбожно тащили с производства и после 1947 года. Жить-то надо! Глаза боятся, а руки тянут. Сбить чудовищную волну массовых хищений удалось значительно позже, с преодолением послевоенной нищеты, дефицита, мизерных зарплат. Однако даже в самые благостные советские годы воровство с предприятий, из колхозов не поддавалось никакому контролю и статистике. Это была оборотная сторона социалистического производства.
«Сталин издал закон…»
Суровый указ послужил темой не только для «Этапа на Север». В то же самое время возникла и другая песня — полная ненависти к сталинскому режиму. Вот её-то создали именно «контрики». Песня известна во многих вариантах; кто-то называет её «На берегах Воркуты», кто-то — «Угль воркутинских шахт». Мы приводим текст, полученный филологом Владимиром Бахтиным из петербургской тюрьмы «Кресты» в 1956 году:
По поводу того, о каком «драконовском законе» идёт речь, сомнений быть не может. Существует вариант песни, где об этом сказано прямо: