Украинцы жили лучше, чем русские. На полу никто не лежал, трехэтажных нар хватало на всех. Но внешний вид был такой же, как и в других полках и командах. Решил я проверить настроение людей и спросил по-украински:
— Ну, хлопцы, як справа? Скоро пидемо воевать «за ридненьку Украину»?!
— Пошел ты к такой-то матери, дурак! — крикнул один.
— Петлюровская ты б…! Иди сам и воюй! — добавил другой.
И еще, и еще — дружный залп ругани сверху и с боков. Ответ получился убедительный. Хорошо, думаю. Настроение бодрое… Вряд ли Артеменко и Усатюк сделают здесь карьеру. Но надо подобрать и сколотить группу надежных людей, на кого можно было бы опереться в работе. Это удалось сделать довольно скоро. Была создана патриотическая группа в украинском полку. Наиболее активными в ней были майор Костюк, капитан Маковенко, майор Шаматрин и мой помощник ст. лейтенант Матюшенко.
Встреча с Матюшенко произошла неожиданно. Сижу однажды в канцелярии роты над составлением заявки на хлеб. Вдруг открывается дверь, и входит хилый старик с лысой головой. Сгорбившись у стола, он сказал:
— Здравствуйте, товарищ подполковник!
Я аж подскочил: кто же знает, что я подполковник?
— Кто вы? Я не подполковник, а майор.
— Разве вы меня не узнали, Василь Андреевич? Я — Матюшенко.
Кинулся к нему, схватил в объятия, смотрю в глаза. Неужели это тот самый Матюшенко, здоровый широкоплечий парень с шевелюрой на голове, красавец лет двадцати семи? Да, он — его глаза.
— Неужели ты? Эх, дорогой друг! Здорово же тебя покалечили. Ну, рассказывай, что было. Начинай с обороны, с того момента, когда мы пошли на прорыв.
— Ну что же сказать? Когда вы пошли на прорыв, немцы часа через два пошли на нас в атаку. Бросили против нас штук тридцать танков, пехоты батальона два. Ну, вы знаете, какие у меня были бойцы. Все раненые. Кто мог уйти — пошли с вами. Встретили мы немцев огнем… дальше все ясно. Подавили они нас, всех оставшихся в живых добивали. Я тоже был ранен в ноги и контужен. Хотели и меня пристрелить, но, узнав, что я один офицер на всю оборону, решили взять в плен… подлечили немного. И вот… попал сюда. Здесь переболел тифом… а узнал, что вы здесь, — к вам первым делом.
Поставили мы для него в канцелярии третий топчан, начали немного подкармливать. Матюшенко быстро освоился с обстановкой, молодой организм справился с болезнью, и в нашей группе появился опытный, способный подпольщик-антифашист.
Генерал Артеменко часто заходил к командиру полка майору Усатюку, вместе с ним разрабатывал какие-то планы, а мы, в свою очередь, вели работу среди людей. Вскоре немцы объявили, что открыта запись добровольцев в украинские легионы. Они ожидали, что запишется много добровольцев. По-видимому, генерал Артеменко и Усатюк их в этом уверяли. Однако желающих в добровольцы не нашлось. Никто не записался. Немцы и украинские националисты решили усилить агитацию. И вот явился к нам в роту агитатор: высокий, краснощекий детина в белой вышитой украинской рубахе.
— Здравствуйте, добродии!
Я посмотрел на него.
— Здорово! — отвечаю. — Что скажете?
— Я направлен в вашу роту на работу.
— На какую работу? — не понял я. — Мы же все военнопленные. Какая же здесь может быть работа?
Я говорил по-русски. Перешел на русский язык и он.
— Вот я и пришел работать среди военнопленных.
— Ну что же, — понял я наконец, что за птица к нам залетела. — Приступайте к работе. Идите в казарму. Будьте там поближе к людям. Разъясняйте им свою программу. А здесь размещаться негде.
Идти к вшивым, тифозным людям ему не хотелось. Но я решительно настоял на необходимости для успешной агитации жить именно с людьми и в их условиях.
Пошел агитатор в казарму, переночевал две ночи и заболел тифом. Мы отправили его в лазарет, и там он умер. Такая же участь постигла и еще некоторых агитаторов. Они, как свежие люди, сразу же заболевали тифом в тяжелой форме, направлялись в лазарет и там умирали.
В лагерном лазарете работала группа врачей 6-й армии. Там была крепкая подпольная группа, и судьбу каждого больного решала она. Если заболевал тифом какой-нибудь провокатор, изменник Родины, предатель, он от тифа умирал — совершал свой последний рейс на «колеснице». И наоборот — хороших людей, патриотов Родины они спасали. Врачи лазарета творили прямо чудеса: беглецов превращали в мертвецов до их побега. Если кому грозил расстрел — он в списках числился умершим.
Гестапо заподозрило какой-то подвох, проверяло работников лазарета, таскали на допрос Семеса, но никаких фактов «преступности» не обнаружило. Агитаторов к нам перестали присылать. Таким образом, «тиф» помогал нам избавиться от фашистской нечисти.
Матюшенко, по моим наблюдениям, стал слишком приметен своей активностью, за ним я заметил слежку и перевел его в роту старшего начсостава.