Я слишком долго мечтала

Это что еще за бредни? Что еще за россказни насчет Шарлотты? Жан-Макс в жизни не имел дела с этой потаскушкой! Он уже сто лет как не интересуется сопливыми девчонками! Уж если хочешь знать, стюардессой, с которой Жан-Макс перепихнулся в кабине, когда его застукала Сестра Эмманюэль, была я!

На этом сообщение кончается. Не знаю, стоит ли ей звонить? Вынуждена признать, что сама я никогда не видела Шарлотту и Жан-Макса вместе, что об их предполагаемой тайной связи мне стало известно из признаний моей стажерки, – значит, она с самого начала манипулировала мною!

Но зачем?

И в чем еще Шарлотта меня обманула?

Кто же она, эта юная стюардесса, к которой я прониклась симпатией? И какую роль играет во всей этой невероятной комедии?

Мне нужно с ней увидеться, теперь я понимаю, что именно тут надо искать ключ к разгадке.

У меня в кармане тренькает телефон. Эсэмэска.

Без подписи. Анонимка.

Не лети в Джакарту.

42

1999

– Не лети в Джакарту!

Вот первые слова, которые я услышала от Оливье.

Я вернулась в Порт-Жуа без всяких дурных предчувствий, шумно затормозив на гравии подъездной аллеи. Счастливая, на крыльях эйфории двух волшебных дней, проведенных с Илианом, в предвкушении нашего свидания через несколько дней в Джакарте, в нетерпеливом ожидании момента, когда я обниму Лору, войду в свой дом. Мой дом… гавань спокойствия между двумя штормами. В самолете я подробно изучила путеводитель по Барселоне – на случай, если Оливье начнет меня расспрашивать.

Но Лора меня не встретила. Обычно, если я возвращаюсь поздно вечером, Оливье не укладывает ее спать. Я люблю, когда она ждет в конце аллеи и бросается меня обнимать, едва я выйду из машины.

А сейчас дверь открыта и в доме стоит какой-то странный запах. Запах жавелевой воды. Под плоскими подошвами моих туфель хрустят крошечные осколки стекла. И какие-то странные искорки поблескивают на стенах, на полу, на стульях и даже на диванчике, где Оливье ждет меня. В гостиной – если не считать этих удивительных блесток – полный порядок.

Обычно, когда я возвращаюсь, Оливье обнимает меня.

А сейчас я долго стою, пытаясь понять причину его молчания, и только спустя несколько секунд замечаю пустоту на полке, прямо напротив меня. Десятки снежных шариков исчезли.

Подхожу ближе. Невидимое стекло хрустит под ногами при каждом моем шаге, вспыхивает искорками на паркете.

Оливье не дает себе труда встать. На столике перед ним стакан и бутылка «Перье». Он говорит – спокойным, слишком спокойным тоном:

– Где ты была, Натали? Я звонил твоим подругам. Их не было в Барселоне. Их не было с тобой. Так где же ты была, Натали?

Вот идиотка! Как же я могла не предупредить подружек, хотя бы Фло! Мне даже в голову не пришло, что он вздумает их расспрашивать. Я мгновенно покрываюсь холодным потом. Эх, почему мне не шесть лет. В такой же ситуации, застигнутая за крупной шалостью, я бы виновато понурилась, попросила прощения, и все было бы забыто. Но мне тридцать три года, и эта провинность даром не пройдет. Такую глупость мне никто не простит. Да это не просто глупость, тут вся жизнь висит на волоске.

Оливье задает вопросы – спокойно, сдержанно, не ожидая ответов:

– Кто это? Я его знаю?

Теперь мне понятно, что это за блестки и стекло на полу. Так и вижу, как Оливье в отчаянии хватает шары и швыряет их в стену.

– Ты… ты решила меня бросить?

Я молчу, представляя себе, как он вымещает свой гнев на ни в чем не повинных стекляшках, а потом садится и ждет. Нет, сперва выметает осколки башен Петрония и Великой китайской стены, Всемирного торгового центра и Фудзиямы. Потом наводит порядок в комнате и ждет. Все обдумывает – и ждет меня.

– Малышка уже спит… Ты помнишь, мы с тобой решили завести второго ребенка. Боюсь, теперь это уже не актуально.

И он отпивает воду из стакана. Ох, лучше бы он был пьян и сидел перед пустой бутылкой из-под виски. Он поднимает на меня голубые глаза:

– Ты же знаешь, я люблю тебя.

На минуту мне кажется, что стакан в его руке сейчас постигнет та же участь, что мою стеклянную коллекцию. Рука Оливье дрожит, но он старается не показать этого.

– Я никогда не удерживал тебя, Натали… Никогда. Не запрещал тебе покидать дом. Никогда…

Боюсь не справиться с подступающими слезами, боюсь не устоять на ослабевших ногах. Но меня спасает шум на втором этаже, неясный шорох. Лора?

Взбегаю по лестнице. Моя малышка сидит на краешке кровати, прижав к себе любимую куклу Кашу́.

– Я слышала, как ты приехала, мама. Хотела тебя встретить, а папа сказал, что я слишком устала.

Вынимаю из ее рук Кашу и крепко обнимаю дочку, борясь с желанием никогда больше не разжимать объятий. И шепчу ей на ухо:

– А у меня для тебя сюрприз.