Я слишком долго мечтала

Стеклянный шар! Саграда Фамилия. Едва удерживаюсь, чтобы не сказать Лоре: «Спрячь получше и не показывай папе, а то он найдет его и разобьет», но вовремя осознаю, как это нелепо. Я никогда не смогу разлучить Лору с отцом.

– Ну а теперь давай спать.

Моя малышка еще раз встряхивает свое сокровище и засыпает почти мгновенно, еще до того, как золотистые хлопья опустились на башни крошечной каталонской базилики. Я выхожу на цыпочках, растерянная, потрясенная до глубины души.

Спуститься по лестнице. Десять ступеней. Как бы мне хотелось простоять на каждой из них целый час. Или день. Или год. Сколько времени нужно, чтобы выбраться из колодца, в который я упала? Я никогда не смогу жить без Лоры. А Лора никогда не сможет жить без своего папы. Но даже если мы дойдем до развода, если нам придется терзать друг друга перед судьей, я никогда не добьюсь – при своей работе стюардессой, при своем проклятом расписании полетов, – чтобы дочь оставили мне.

Две ступеньки.

Оливье – образцовый муж, а я – порхающая жена.

В глазах всех окружающих. Даже в своих собственных.

Значит, либо остаться, либо потерять все.

Все… кроме Илиана.

Пять ступенек.

Илиан… Четыре дня и три ночи в моей жизни. Что это – метеор? Случайный эпизод, после которого нужно поставить точку, а время сотрет все остальное? Через год, через десять или двадцать лет я, наверно, буду спрашивать себя: а вправду ли я пережила те мгновения или они – плод моей фантазии? И тогда, глядя в зеркало прошлого, я признаю, насколько смешна была та влюбленная Нати, сходившая с ума по едва знакомому человеку. И через много лет, сидя за бокалом кампари на диване рядом с Оливье, спокойная, рассудительная Нати будет со смехом вспоминать вместе с ним те несколько дней, когда она была готова его бросить, когда их дом затрещал и зашатался. Но выстоял.

Восемь ступенек.

Я не могу! Не хочу, чтобы это пламя угасло. Не хочу верить, что моя измена – настолько банальный эпизод, что Оливье готов мне его простить. Не хочу верить, что после всех моих слез, страданий, надежд все забудется и жизнь потечет мирно, как прежде, и я перестану вспоминать Илиана. И что понадобятся какие-то невероятные совпадения, чтобы во время очередного путешествия я вспомнила о нем.

Десять ступенек.

Я в гостиной, снова иду по хрустящим осколкам.

– Что ты собираешься делать, Натали?

Оливье уже осушил бутылку «Перье». Это его способ напиваться.

– Не знаю… Мне нужно время, чтобы все осмыслить. Мне нужно… лететь в Джакарту. Отпусти меня. В последний раз. В последний… я тебе твердо обещаю.

– Не нужно никаких обещаний, Натали. Тебе решать…

43

2019

– Не возвращайся в Джакарту.

Первые слова, произнесенные Оливье.

Оли сидит на диване. На столике перед ним бутылка виски, уже наполовину пустая. Повсюду, куда ни глянь, рассыпаны осколки снежных шариков. Их было сто тридцать девять, я точно помню. Сто тридцать девять рейсов между 1999-м и 2019-м. На этот раз Оливье ничего не убирал. Диван, стены, мебель – все мокрое, пол липкий, словно его залили моющим составом, но не вытерли. Оливье порезался, большой палец на правой руке кровоточит.

Я осторожно шагаю по паркету – он превратился в каток, усеянный стеклом.

Я позвонила Лоре, как только мой самолет сел в Бове, на два часа позже их рейса.

– Что это была за срочность, мама, надеюсь, ничего серьезного? – только и спросила Лора. – Папа настоятельно попросил нас взять к себе Марго на этот вечер. Она начинает интересоваться Этаном и Ноэ, и это меня очень радует.

– Нет-нет, ничего серьезного. До завтра, моя дорогая.

Мне кажется, дети не очень-то стремятся знать, что от них скрывают родители. По крайней мере, пока те живы.

Я добежала до шаттла «самолет – аэропорт», потом схватила такси и приехала в Порт-Жуа меньше чем через час после возвращения Оливье. Он отпивает виски из стакана, не оборачиваясь ко мне.

– Все-таки вернулась? Он что, опять нарисовался, этот тип с ласточкой? Ты его так и не забыла?

– Нет, Оли, нет. Он… не нарисовался.

– Тогда в чем дело, Нати? На что это похоже – вот так взять и сбежать от семьи? Ты хоть соображаешь, что о тебе могли подумать девочки?!

Вот только не впутывай своих дочерей, Оливье!

– Этот «тип с ласточкой», как ты его называешь, не был в Барселоне. Он сейчас в Париже. В больнице Биша. Он стал жертвой несчастного случая на авеню Терн. И неизвестно, выживет ли.

Оливье вздрагивает.

– Ты… Ты что, видела его?

– Нет… Ни разу. Ни разу за все эти годы.

Оливье с отвращением отодвигает стакан с виски.

– Значит, Биша… Надеюсь, ты не посвятила в это Лору?

Я не отвечаю. Оливье пожимает плечами.

– Тогда как объяснить этот твой фортель в Барселоне?

– Воспоминаниями… Путешествием в прошлое. Чередой странных совпадений…

Голубые глаза Оливье снова проясняются – несмотря ни на что, ведь в глубине души он не способен на меня сердиться. Наконец-то я понимаю, за что он меня все еще любит после стольких лет, после всего, что я заставила его пережить. За беспорядок. За непредсказуемость. За то неведомое, что кроется во мне. Люди всегда влюбляются в то, чего не хватает им самим.