Я тебя верну

— Ясь, прекрати! — хватает меня за плечи и встряхивает, — хватит уже накручивать!

Уже поздно. У меня было достаточно времени, чтобы накрутить себя.

— Я сделала аборт, — чеканю, глядя ему прямо в глаза.

— В смысле? — Швецов недоуменно хмурится.

— В прямом.

— Беременная? — опускает взгляд на мой живот.

— Уже нет. Я вчера ходила в клинику и сделала аборт, — он отпускает мои плечи. Отступает на шаг.

Смотрит так, будто пытается понять, а не шучу ли я. Никаких шуток, все предельно серьезно.

— Ты… — голос у него обрывается, — ты…

— Да. Я.

— Обалдеть, — Швецов поднимает взгляд к потолку, руками зарывается в волосы.

Я чувствую, что сейчас рванет, и все наши прежние споры покажутся дружеским общением.

Он долго молчит, пытаясь справиться с шоком, а когда разворачивается ко мне, в его глазах такое пламя полыхает, что мне становится страшно:

— Ты с ума сошла? Совсем с катушек съехала?!

Взгляд вспарывает на живую, шкуру с меня сдирает. Мне даже кажется, что сейчас он меня ударит.

— Что ты натворила, Ясь?

— Я так решила…

— Решила? За всех нас? За меня, не спросив хочу ли я этого ребенка. За него. Просто пошла и убила его, да? Выкинула в мусорное ведро, как кусок мяса.

Его слова, как пощечины. От них больно и щеки горят.

— Не драматизируй. У тебя бы все равно не нашлось на него времени.

— Что за бред ты несешь? — он уже не говорит. Рычит, — это ребенок!..Был! Какого черта ты мне не сказала?

— Знаешь, как-то времени не хватило. Была занята тем, что по клубам тебя разыскивала.

— Это наши с тобой проблемы и разногласия. Ты должна была решать их со мной, а не втягивать его в это! — указывает на мой живот, — он здесь был не при чем!

— Надо же. Ты так орешь, что можно подумать, тебе хотелось этого ребенка.

— Ты издеваешься? Конечно хотел! От тебя! Пацана, или девчонку. Неважно… Ты все равно уже расправилась с ним.

В его глазах за злостью и яростью просвечивает настоящая боль.

— Как ты могла? Ты можешь мне объяснить? Как ты вообще посмела пойти на такой шаг, ничего не сказав мне?

Мне нечего ему ответить. Как-то могла. Собрала всю свою волю в кулак, пошла и сделала то, что считала нужным.

— Я не собираюсь становиться домашним инкубатором, для твоего выводка.

— Так, значит, ты к этому относишься? Домашний инкубатор?

— Уже не важно. Дело сделано. У нас с тобой все равно ничего не получилось бы, потому что ты никого кроме себя не слышишь и не умеешь идти на компромиссы…

Он взрывается:

— Компромиссы!? Это мне говорит человек, который поставил точку в отношениях после первых же трудностях? Намылился на стажировку в другую страну, хотя мог устроиться в том же городе? Избавившийся от ребенка, потому что тот не вписывался в честолюбивые планы по завоеванию мира?

Я чувствую, как с каждой секундой пропасть между нами все больше. Уже ничего не спасти. Да и некому спасать. Он смотрит на меня как на врага, а я давлюсь горечью.

— Ты ни черта не знаешь, что такое компромиссы, Ясенька. Ждешь их от других, а сама рубишь, не оглядываясь, и идешь дальше.

— Да. Я такая. И ты это знал, но почему-то решил, что сможешь переделать под себя.

— Я не думал, что ты настолько равнодушная гадина. Если тебе не нужен был этот ребенок — родила бы и мне оставила, а сама валила бы на все четыре стороны!

— Ранфф не стал бы ждать еще год, пока я со всем этим разберусь.

— Я…у меня слов нет, — разворачивается и со всего маха отшвыривает в сторону стул, попавшийся под руки. Он врезается в стену и с треском ломается. Одним жестом сметает все со стола на пол, а потом переворачивает и сам стол.

Я вижу, что Швецова накрывает и мечтаю оказаться на другом конце света. Рядом с ним таким мне страшно.

— Ты с самого начала знал, какая я, и что для меня важно! Но не воспринимал всерьез.

— Стерва амбициозная.

— Так и есть. Если тебе хотелось домашнюю зверюшку, которая бы терпеливо тебя ждала и снимала трусы по команде — это надо было Ольгу выбирать.

— Знаешь, ты права. Надо было! Она хоть и дура, но не убийца.

Мне чертовски больно это слышать:

— Так вали к ней. Она с радостью примет и мозги выносить не станет, и виноградом до сыта накормит. Заодно родительскую договоренность закроешь. И все счастливы будут, — голос звенит от обиды.

— Знаешь, а я, пожалуй, так и поступлю. — смотрит на меня, как на самую гадкую тварь на земле, — И договор закрою, и курицу эту осчастливлю, а ты вали куда хочешь! На стажировку, на другой конец света, хоть в самую клоаку мира. Мне все равно уже! Просто все равно! Где ты, что ты, с кем ты. После того, что ты сделала, я тебя…видеть не хочу. Ненавижу!

Я вздрагиваю от каждого его слова. Они хлещут по лицу, по сердцу, по измученной душе. Мне хочется забиться в угол, спрятаться от Швецова и от его ярости. Я оказалась не готова к его ненависти. Она причиняет физическую боль.

— Проваливай. Чтобы ноги твоей больше не было в моем доме!

— Сейчас уйду, — сиплю и проскакиваю мимо него. Бегу прочь, задыхаясь от диких эмоций, захлестывающих с головой.

Перед глазами пелена слез, а за спиной стоит мат, грохот, звон битого стекла. Влад громит кухню, а потом я слышу, как он собирается в прихожей, все швыряет: