С того дня нам навстречу ежедневно попадались беженцы. Я их расспрашивал и узнавал, что на моем пути из Фарса в Хорасан случаев заболевания чумой не наблюдалось. Чтобы скорее удалиться от районов, где свирепствовала чума, я велел, чтобы войско двигалось быстрее, так же я выслал вперед отряд заготовителей продовольствия и фуража, чтобы в пути не возникло задержек из-за нехватки еды. Когда дошли до Дарабуджерда, я велел устроить двухдневный привал, чтобы лошади получили необходимый отдых. В первый же день мне сообщили о заболевании нескольких воинов, все они жаловались на головную боль и жар. Я спросил, войскового лекаря не заболели ли они чумой. Лекарь ответил, что причину болезни определить он не сумел, вместе с тем он не видел в ней признаков чумы. На второй день заболело еще большее число людей, а те, кто заболел в первый день, стали жаловаться на боли в подмышках и паху. На этот раз лекарь сказал, что нет сомнений в том, что все они заразились чумой, поскольку это признаки именно той болезни, когда в подмышках и паху появляются опухоли в виде твердых шишек, причиняющих невыносимую боль.
Я спросил лекаря, как лечится та болезнь. Он ответил, что она неизлечима, больной неизбежно умирает или излечивается сам по себе. Вечером я вызвал военачальников которым велел, чтобы на рассвете следующего дня они оставили всех заболевших в Дарабуджерде и спешно уводили войско от той болезни, ибо, если мы задержимся в том городе из-за заболевших, то погибнем все. После захода солнца я совершил вечерний намаз и хотел приступить к ужину, когда почувствовал, что меня охватили лихорадочная дрожь и озноб.
Желая согреться, я велел слугам укрыть меня плащом, примерно через час мне наконец стало тепло, однако жар не спадал, сильно болела голова. Лекарь поил меня отваром приготовленным из цветов травы «гав-забан» (т. е., воловик, огуречник аптечный), чтобы я хорошенько пропотел. Затем он велел нагреть множество камней на костре, их выложили на мангал, укрыв одеялом мою голову, склоненную над мангалом, он стал брызгать водой на раскаленные камни. Поднявшийся пар невыносимо обжигал лицо, я терпел, со временем я основательно пропотел, головная боль и жар уменьшились и я сумел немного поспать. Но затем снова усилились головная боль и жар, и на этот раз ни отвар и ни повторное пропаривание уже не помогали.
На рассвете головная боль и жар стали настолько сильными, что я не был в силах даже совершить утренний намаз. Я пригласил лекаря и спросил, не заболел ли я чумой. Лекарь молчал. Я спросил, почему он не отвечает? Ведь я Тимур, смерть меня не страшит, все в этом мире смертны. Даже пророк наш покинул в свое время этот мир, и я должен буду когда-то умереть и единственное, о чем буду сожалеть, так это почему я обрел смерть не на поле битвы, а в постели. Лекарь ответил: «О эмир, твоя болезнь — это та же, что поразила твоих воинов…» Я велел принести бумагу, калам и лекарство, чтобы написать завещание прежде, чем силы покинут мое тело.
Принесли бумагу, калам, лекарства и я написал, что в случае моей смерти от чумы, командовать войском должен Кара-хан, который обязан будет довести его до Самарканда и передать его моему старшему сыну, который должен будет править страной. После этого командующий войском должен быть назначен по усмотрению моего старшего сына, лучше всего было бы назначить на этот пост Кара-хана. Как только Кара-хан прибудет в Самарканд, мой сын и наследник должен будет отдать ему в жены мою дочь (свою сестру Зубейду). Также, я написал в том завещании, что в случае смерти Кара-хана, командующим должен стать Амир-Хусейн, который должен довести войско до Самарканда и передать его в распоряжение моего сына и наследника. Все свое движимое и недвижимое имущество я отписал в пользу своих сыновей, которое должно быть разделено между ними в соответствии с законами исламского шариата, я так же подчеркнул, что Кара-хан должен доставить мои останки в Самарканд и похоронить там.
Закончив писать завещание, я пригласил Кара-хана, Амира Хусейна и других военачальников, которым объявил, что мною составлено завещание, в котором указаны наследник моего престола и командующий войском. В случае моей смерти, командовать войском должны Кара-хан, а после него — Амир Хусейн, войсковая казна будет находиться в распоряжении Кара-хана из которой он должен выплачивать содержание воинам и их начальникам.
Пока я излагал все это, Кара-хан разрыдался. Я спросил: «Кара-хан, не плачешь ли ты из-за моей смерти? Думаешь после моей смерти Зубейда не будет твоей? Хочу, чтобы ты знал, я написал в завещании, чтобы ее выдали за тебя, как только ты прибудешь в Самарканд». Кара-хан отвечал: «О эмир, я плачу не из-за Зубейды, а о том, что если ты покинешь нас, земля — мать никогда не сумеет создать и вырастить второго такого как ты».