Я — Темур, властитель вселенной

Опыт научил меня, что усы и борода еще не свидетельствуют об отваге и смелости, зрелости и мудрости. Наш пророк (да благословит Аллах его и род его) и его сподвижники не носили длинных усов и густых бород, однако со времени хиджры, основоположники ислама одержали победы в семидесяти-восьмидесяти различных войнах. Моих воинов так же не страшат густые усы, которые ничто иное, кроме как просто пучки волос, они знают, что для обладателя усов полезнее наращивать мощную мускулатуру на теле, чем ту растительность на лице — на поле боя от первого больше толку, ибо там следует пускать в ход мускулы, а не усы. Усатые защитники внимательно следили за тем, как я с военачальниками осматривал крепостные стены и ров, из чего заключив, что я — самый главный в том войске, один из них прицелился в меня из лука. Один из сопровождающих выставил перед моим лицом свой щит, чтобы стрела не причинила мне вреда. Однако она упала, не долетев до меня целых двадцать заръов, хотя и пущена была с высоты стены и по идее должна была лететь дальше, чем в обычных условиях. Я взял лук и стрелы у одного из своих сопровождающих и прицелился в того, кто стрелял в меня. Мне предстояло пустить стрелу снизу вверх и по идее моя стрела должна была пролететь большее расстояние, чем та, что была пущена тем человеком. Тот несомненно знал это, потому, что, увидев, как я прицеливаюсь, не стал прятаться за гребень стены, чтобы укрыться от опасности, полагая, что она все равно не долетит до него.

Однако моя стрела не только долетела, но и ударилась о грудь того усатого с такой силой, что он пошатнулся, не будь он облачен в панцирь, она бы пронзила его. Я увидел как он согнулся, затем выпрямившись поднял стрелу и стал показывать ее своим соратникам, по-видимому выражая им свое удивление, мол как это она могла долететь дотуда, будучи пущенной снизу. Пока тот человек показывал стрелу соратникам, я вторично натянул свой лук.

Не было ветра, который мог повлиять на траекторию полета моей стрелы и я знал, что она попадет в цель. Я натянул тетиву сразу, как обычно до самого прищуренного глаза. Те, кто натягивает тетиву долго, обычно не попадают в цель, ибо в этом случае рука, удерживающая сам лук, начинает дрожать, что вызывает отклонение в траектории летящей стрелы. Вырвавшись из лука моя стрела попала прямо в лицо того, кто незадолго до этого показывал первую мою стрелу своим соратникам. Издав ужасный крик, донесшийся даже до того отдаленного места где мы стояли, тот человек упал, исчезнув за гребнем стены.

В тот день незадолго до захода солнца на гребне стены показался некий человек в красном халате. Он поднял руку и прокричал: «Амир Тимур!» Я поднял свою руку и прокричал: «Я — Амир Тимур, что ты хочешь сказать?» Затем стало ясно, что он не понимает моего языка и что я так же не пойму, что он там говорит. Я велел толмачу переводить.

Как пояснил толмач, то был сам верховный брахман Дели, духовный вождь индусов. Я велел толмачу спросить, чего хочет от меня тот человек. Переговорив с ним, толмач перевел мне, что он предлагает мне оставить Дели в покое и уйти, в противном случае мол, сам Брахма покарает меня. Я спросил, кто такой Брахма и как он может покарать меня. Брахман ответил: «Брахма — это тот, кто сотворил небеса и землю, людей и судьба твоя также в его руках». Я вновь спросил, как он может покарать меня. Брахман ответил, что если я не оставлю в покое город и не уйду, жизнь моя будет короткой. Меня разобрал смех от тех детских рассуждений, между тем брахман продолжал: «Амир Тимур, оставив сей город в покое и уйдя отсюда, ты проживешь в здравии еще двадцать один год, а если будешь упрямо пытаться захватить его, оставшаяся жизнь твоя сведется всего лишь к семи годам. Кроме того, есть вероятность твоей гибели в сражении, что может сделать твою жизнь еще короче».

Я сказал Назир-эд-дину Умару, стоявшему рядом: «Ты слышишь, что говорит этот человек?» Тот ответил: «О Амир Тимур, ты не из тех, кого могут напугать такие слова». Брахман продолжал: «О Амир Тимур, тебе сегодня шестьдесят три года, и если воздержишься от взятия Дели и уйдешь, то доживешь до девяноста четырех лет. Если вознамеришься захватить этот город, твоя естественная жизнь продлится лишь до семидесятилетнего возраста и то, если не погибнешь в сражении или от какого-либо несчастья». Я ответил: «О человек в красном, я и смерть — старые друзья, мы с нею давно привыкли друг к другу, я вижу ее перед собой и рядом с собою с самых юных лет, и если хочешь напугать меня, говори о чем — нибудь другом». Брахман ответил: «То, что я изрек — истина и если не повернешь назад, вскоре получишь горестную весть». Я спросил, что это за весть. Брахман ответил, что это будет весть о смерти моего сына.