Я тоже киллер

В который раз стучат на стыках вагоны, отсчитывая беспокойные вёрсты, отдаляя Анатолия от преследователей. Ночь спит, уставшая Елена тоже, и лишь Анатолий строит планы, которые моментально рушатся, словно карточный домик. Жизнь продолжается, но рядом, рука об руку, идёт смерть.

* * *

Ивана Ивановича били, и били жестоко. Он сидел на стуле со связанными за спиной руками, обе ноги привязаны к деревянным ножкам. Били со вкусом и знанием дела. Иваныч кряхтел и ругался, стиснув зубы.

Удар в живот, в челюсть, правой, левой, ещё удар. Утюга били и раньше, правда, не так, раньше он мог ответить, а сейчас… сейчас его просто били. И били больно.

Утюг приоткрыл заплывший глаз и осмотрелся. Подвал, тусклая лампа под потолком и два мордоворота в опасной близости. Устюгин закрыл глаз, странно, но второй вообще не открывался, и попытался вспомнить, как он сюда попал. Память после недолгих колебаний услужливо нарисовала картину. И картину безрадостную.

Иван Иванович вышел из дома, как обычно, на работу и получил по голове чем-то весьма тяжёлым, что было уже не совсем обычно. По голове его били не каждый день, сегодня был первый раз. Голова действительно болела, и болела сильно. Сказывались последствия первого удара в подъезде или многочисленный град тумаков в подвале, Утюг не знал, но было очень больно.

Он попытался вспомнить, что было дальше. Но после удара по голове ничего не было, только тьма и боль.

– Ну что, мент, понравилось?!

Поскольку это был первый вопрос, прозвучавший за всё время избиения, Утюг сделал вывод, что бьют его не по делу, а скорей для острастки. Что ж, жизнь продолжается, несмотря на синяки и переломы. Он мысленно перекрестился и стал ждать продолжения.

Ещё удар, и Иван Иванович, недосчитавшись очередного зуба, потерял сознание. В голове звучал набат и плыли кровавые клочья тумана, остро пульсировала боль. Утюг очнулся, но, видно, зря, холодная вода текла за шиворот, причиняя дополнительные неудобства, возвращая зыбкую ясность в голове и неотделимую от неё боль. Мордовороты, его избивавшие, заметили проблеск сознания в его заплывшем глазе и снова отправили в нокаут. Ночь.

Голос, снова чужой и злой надоевший голос. Иван Иванович попытался поморщиться, но боль пронзила каждую клеточку тела, каждый нерв, и он застыл.

– Очухался, ментяра?

– Ладно, хорош, хватит с него, а то прибьём.

– Брось, они живучие, что ему сделается.

– Развяжи, Крот, уходим.

Утюг снова потерял сознание, должно быть, от боли, но в память врезалось: «Крот».

* * *

Ночь – тёмное время суток, когда спят, как правило, все, и даже совесть. Поезд торопится сквозь ночь, усыпляюще стучат на стыках колёса. Леночка спит и спит Анатолий, спит вагон, но в тусклом свете ночных ламп крадётся чья-то тень. Честный человек красться не будет, но спросить его об этом некому. Проводник, умаявшись за день, тоже отдыхает и видит сны.

Анатолий всегда спал достаточно чутко, а последнее время с взведённым пистолетом под подушкой. Возможно, именно поэтому он единственный из всего вагона что-то почувствовал, но не сразу. Анатолий проснулся от шороха, резко открыл глаза и увидел перед собой чьё-то лицо. В темноте блеснул нож, Анатолий не раздумывая схватил ствол, глухо сквозь глушитель чмокнул пистолетный выстрел. Труп мягко осел на пол, и Анатолий осознал, что совершил ошибку. Убитый оказался простым вагонным воришкой.

Вагон спал, никто так и не проснулся, и лишь Анатолия прошиб холодный пот. Тяжело принять ошибку, стоившую кому-то жизни. Он прислушался – тишина, только колёса продолжают отстукивать минуты и километры.

Анатолий осторожно сполз с полки, поставил ствол на предохранитель и засунул за пояс. Он всегда спал в джинсах. Лихорадочно крутились мысли, мечтая сосредоточиться на чём-то одном, но он знал: труп необходимо убрать.

Секунды тянулись словно часы, а минуты ползли как годы. Анатолий тащил на себе труп, внутренне сжавшись, вздрагивая от лёгкого шороха или кашля ворочавшегося во сне пассажира. Он мечтал об одном: никто не должен проснуться, пусть проводник спит.

Анатолий оглянулся через плечо и открыл дверь тамбура, в лицо пахнуло прохладным воздухом. Он положил тело на пол и попытался открыть вагонную дверь. Закрыто. Он попробовал сильнее, защёлка повернулась, но дверь осталась запертой. Анатолий запаниковал, липкий пот покрыл всё тело. Минуту он безуспешно дёргал дверь, потом задумался. Закрыто на ключ, так бывает, особенно ночью.

Но есть ещё и вторая дверь. Анатолий круто развернулся и повернул ручку. Упругая струя бегущего вдоль вагона воздуха ударила в лицо. Да! Ему повезло, проводник забыл или не стал закрывать вторую дверь.

Анатолий посмотрел на проносившиеся в темноте деревья, плюнул и сбросил тело. Труп, кувыркаясь, словно марионетка, исчез позади. Вдоль открытой двери тянущегося за локомотивом вагона словно бешеные летели деревья. Анатолий подождал десять минут, стёр с пистолета отпечатки пальцев и, свинтив глушитель, выбросил ствол в ночь.