Я тоже киллер

Роман опрокинул ещё рюмку и успокоился. Наступила очередь исповедоваться его подруге, нисколько не обидевшейся на матерное слово. Она много могла рассказать и рассказала. Но вы понимаете, что это совсем другая история.

Глава 17

Роман не любил, когда его били, и, должно быть, поэтому предпочитал бить сам. Впрочем, кому может понравиться такой мазохизм.

Роман-Ветер – непоседа и балагур, ему не сидится на месте, сегодня здесь, завтра там. Свободный как вихрь, он не любил связывать себя обязательствами, но считал себя джентльменом, любил женщин и дрался за них.

Сегодня ему выпал как раз такой случай. И опять из-за пьяной бабы. Начиналось всё, в общем-то, как обычно и кончилось как всегда. Конфликт назрел в одном из многочисленных баров одного из многочисленных городов России, затерявшегося среди необъятных просторов нашей Родины, куда его занесло после дуэли с Анатолием.

* * *

Железный в своей простоте и несгибаемости Утюг оклемался в своей холостяцкой квартирке, и первое, что он вспомнил, придя в сознание, – «Крот». Вначале всплыл образ небольшого, можно сказать, совсем маленького слепого млекопитающего с чёрной шкуркой, затем образ трансформировался в имя.

– Твари, – выдохнул Иван Иванович и зашёлся в кашле отбитыми лёгкими, скривившись от боли под черепной коробкой. Мордочка животного трансформировалась в противную рожу, и Утюг сплюнул. Память возвращалась медленно вместе с болью.

Утюг вспомнил подвал, далёкие туманные лица своих мучителей и попытался встать. Тут же пришла боль, и он провалился в темноту.

* * *

Роман любил драться, умел и дрался. Разговор с пьяной матрёшкой в баре закончился именно так, как и должен был закончиться. Подошёл сутенёр, нашедший ей клиента, и в простой доходчивой форме стал объяснять, что надо работать, а не точить лясы с пьяными мужиками.

На «пьяного мужика» Роман не обиделся, совсем. Почти. Но его возмутило поведение совершенно незнакомого парня по отношению к даме, с которой он разговаривал и пил.

Дама получила пару оплеух, а парень, их раздававший, отлетел в дальний угол, сплёвывая в процессе движения зубы. Общим числом два. Парень встал, обиделся и куда-то убежал. Роман остался сидеть на месте, лишь щёлкнул пальцами и заказал ещё бутылку.

Слегка растрёпанная проститутка продолжила изливать душу. Роман внимательно слушал её полный трагического пафоса рассказ. Двое пили коньяк и были вполне довольны.

Через пятнадцать минут к ним присоединились ещё трое чем-то недовольных парней. Из-за их спин выглядывал сутенёр. Порядком набравшийся Роман окинул троицу мутным взглядом и промолчал.

– Этот, что ли?

– Да, – последовал ответ.

– Твоя сучка? – обратился к Роману парень из троицы с кулаками-молотами и улыбкой саблезубого тигра. Видимо, не со зла, а просто так, чтобы что-то сказать.

Роман ответил, но то ли что-то в его ответе не понравилось парням, то ли ответ был не тот, который ожидался, поэтому он едва успел пригнуться. В опасной близости от его челюсти мелькнул подкованный ботинок владельца кулаков-молотов. Роман обиделся и дал сдачи. Потом добавил, и владелец кулаков исчез из его пьяного поля зрения.

Завертелась весёлая карусель. Роман с пьяным задором пропускал и раздавал удары, не забывая и сутенёра. Драка удалась на славу, приехала милиция и забрала всех, кроме Романа, каковой успел удалиться по-английски, ни с кем не попрощавшись.

* * *

Утюг пришёл в сознание в очередной раз. Попытался встать и… смог. На ватных ногах он добрался до телефона (служба прежде всего) и позвонил на работу. Начальство пожурило старого служаку, но, казалось, было совсем не против его вынужденного прогула и ничуть не удивилось. Иван Иванович, изучивший начальство как свои пять пальцев, задумался, но ненадолго, потому как данный процесс не свойственен русскому человеку. Немного покачавшись от головокружения, он пошёл дальше, к холодильнику за бутылкой народного средства.

Живительная сорокаградусная влага потекла широким ручьём по пищеводу, грея желудок, замутняя сознание и притупляя боль. Утюг расслабился и поковылял к холостяцкому дивану. Через пятнадцать минут жизнь приобрела радужные, насыщенные винными парами цвета, и Иваныч захрапел.

Снились ему сны, мутные как самогон и неприятные, как его боль. Сновидения мелькали словно в калейдоскопе, бредовые кошмары следовали один за другим, иногда пересекаясь.

Утюгу снились странные вещи. Он горел в танке, мучительно корчась от боли, над полем стлался дым, а вокруг кружили чёрные вороны с собачьими мордами. Они пикировали на Ивана Ивановича с противным воем и вместо карканья стрекотали как пулемёты.

Спустя минуту, когда Утюг постепенно привык к кошмару, танк начал проваливаться в болото, и во все щели полилась мутная зловонная жижа. Иваныч закричал, захлебнулся и умер…