Я твой день в октябре

– Ляксей, ну-ка, слинял оттуда моментально, – он ровным и спокойным баритоном, а также волной ароматно волшебной, струящейся от благородного «Шипра», околдовал всю напрягшуюся публику и сразу же восстановил равновесие сил.

Леха с батей связываться не рискнул. Память его бережно и прочно хранила чувственный след из глубокого детства, когда отец, любящий методы воспитания Антона Макаренко, драл его за уши и давал либо пендаль под зад, либо щелбан с оттяжкой. Ну, конечно, только тогда, когда Лёха допускал перебор в различных вольностях и упрямстве.

Тронутый многообещающей отцовской интонацией, он отошел от чулана, отодвинул батю плечом аккуратно и ушел на улицу. Сел на скамейку возле подъезда, закурил и стал думать, как дальше жить. Лаяться постоянно с родителями жены не хотелось, конечно. Надо было расчистить для себя свободное от указявок жизненное пространство. Но выходило оно в перспективе боком. Поскольку жена могла легко оскорбиться за произвол в отношении любимых папы с мамой и тогда – хана светлым чувствам и совместной жизни при любви и согласии.

– Ладно, хрен с ними, – успокоил себя Алексей. – Поболтаю на эту тему с Надей.

Пусть она сама как-то втолкует, маме в первую очередь, что ошейник надевать на Лёху нерентабельно для всей большой семьи. Поскольку, например, Надежду, родители мужа только нянчат как дитё и никак не пытаются коверкать её привычки, пристрастия и способ поддержания огня в семейном очаге. Мимо проходил сосед по подъезду, сварщик с зарайского «Мехмашкомбината» Вова Саламатов.

– Слышь, Лёха, – сказал он, пожав руку. – Ты не мог бы перетереть с тестем своим маленькую байду насчёт меня? Я с родителями хочу хату разменять. Женюсь через месяц. Мои с Вероникой не уживутся. Они и сейчас как звери скалятся друг на друга. А хата, понимаешь, ведомственная. Комбинатовская.

Ты бы подсказал. Пусть звякнет Самойлову. Чтобы дал разрешение поменять нашу трёшку на двух и однокомнатную. И они пускай ведомственными обе продолжают считаться. Тестю твоему – раз плюнуть вопрос порешать. Полминуты займёт. А я уже месяц его долблю. Всё по нулям. А?

Саламатов был за год семейной жизни Лёхиной далеко не первым, кто аккуратно или нагло штурмовал его разными просьбами. И Малович, только для того, чтобы не демонстрировать удалённость Альтова, почти уже биологическую от простого народа, соглашался. Но делал всё сам. Тестя не трогал. И, что удивительно, всё всегда получалась. Могущественная корреспондентская «корочка» помогала и природный Лёхин дар удачливого переговорщика, который и в журналистике годился, и в быту.

– Ладно, – сказал Лёха. – Только вот это один раз. Повторно он тебе помогать не будет. Поскольку сочтёт за наглость. Угу?

– Ну, само-собой, – убедил Вова. – Мне и не надо больше ничего. Короче -слово!

– В понедельник я тебе скажу результат, – попрощался с Вовой за руку Лёха.

Вверху, на балконе, открылась скрипучая дверь. Батя подошел к перилам:

– Давай обратно.

– На хрена? – спросил Лёха. – Мне хватило. Ей, думаю, тоже. Надюху обижать не хочу. Мать же её всё-таки.

– Да нормально всё уже! – сказал Николай Сергеевич. – Разум возобладал. Давай, поднимайся. А я – в редакцию. Поговорить вам с ней надо, конечно. Но без телесных и душевных повреждений. Оно того не стоит. А?

– Ну, ясное дело, – согласился Лёха. – Тётку не перекроишь под себя. Но что со мной нельзя как с фраерком пушистым, это бы ей надо усвоить. Иду я.

Все сидели в зале, разговаривали о чем-то удаленном от невоспитанности и хамстве мужа Надежды Альтовой, отпрыска больших значительных родителей. Пока разувался Лёха, Надежда ждала в дверях прихожей. Потом взяла его за руку и быстро провела в их комнату.

– Оглядись, – улыбнулась она. – Всё ли так, как желается главе семьи?

Магнитофон стоял на месте. Только чище стал. Кто-то протер – уточнять не хотелось. И этюдник вернулся туда, где всегда стоял, и тоже стал свежее. Сухую краску отскоблили. Ремень почистили мокрой тряпкой.

– Ты, что ли? – кивнул Лёха на магнитофон и этюдник

– Ну да, прямо сдурела. Да я бы и родила тут же, – Надя покрутила бобину с плёнкой. – Лариса Степановна. Ты не злись на неё. Она крестьянка в прошлом. Папа её дорабатывал до приличной кондиции. Но ей так понравилось командовать, что и папу она гоняет – будь здоров! Папе, правда, это даже нравится. Смешно ему, что кто-то может здесь им командовать. Даже интересно. И он к этому относится как зарядке, какую утром радио передаёт. Скажет мама – ноги шире плеч, руки в стороны, делаем наклоны влево-вправо, ну условно говоря, конечно. Он и делает молча. Половину из того, что мама гундит, вообще мимо ушей пропускает. Но может так рявкнуть при случае, что она прячется в спальне и часа два нос не показывает. Это если по серьёзному принципиальному делу папа отвязывается. А в остальном – ему до лампочки мамины закидоны. Так у них жизнь сложилась исторически. Ладно, пойдём ко всем.