Я здесь...

В середине торжества тамада из местного клуба — басовитая тетка внушительных габаритов — повелела всем выпить по стакану здешнего самогона за здоровье молодых. И все. Тушите свет.

Я вышла на морозец охолонуться, заползла в какой-то сарай, прислонилась к стеночке и сижу. Жду, когда улетят вражеские вертолеты. Сижу долго, принимаюсь жалеть себя, ненавидеть и снова жалеть, размазывая кулаком сопли, пока в надворную постройку не заглядывает Сид.

— Лик, вот ты где! Я обыскался. Чего на холоде расселась? Вставай!

— Не могу! — Я отмахиваюсь, будто весь этот час не мечтала о том, чтобы он тут появился.

— Э, что-то ты совсем расклеилась… Соберись! Я здесь. — Он хватает меня за плечи, рывком ставит на ноги и прислоняет к стене.

Я качаюсь и не могу поднять глаза. Какого лешего он так близко? Поддерживает за талию. А у меня на том месте, где сейчас лежит его рука, наверное, будет ожог.

— Иди отсюда, а?.. — умоляю. Ну не подходит он мне! Я бросила его в беде, устранилась, и он сейчас должен поступить со мной точно так же.

— Не-а, не уйду, — вместо этого тихо отвечает Сид.

Моя спина прижата к холодным бревнам, затылок — к его ладони. Как дышать — не знаю, будто никогда и не умела. Кажется, сердце взорвалось: я чувствую, как оно бьется и в груди, и в горле, и в животе, и в пятках… Поднимаю взгляд и не могу его отвести.

Как у обычного человека могут быть такие глаза?.. Умереть можно.

Ладно, сейчас, на одну минуточку, я дам себе слабину. Я сделаю это, чтобы не слететь с катушек, чтобы жить дальше, так что…

Целуй меня уже, ну, давай!

Ну, он и целует.

И в твоем времени у любой девчонки от такого поцелуя снесло бы крышу, и в моем. И в любом другом. Во все времена. Потому что… это ад и рай в одном флаконе. Это то, из-за чего на земле продолжается жизнь.

Сид отпускает меня, несколько секунд ошалело разглядывает, а потом улыбается:

— Пойдем, там чуваки настоящие сани нашли, с горы собрались кататься! — и за руку тянет из темного сарая на свет божий. На гору.

В санях уже разместились мама и дядя Костя, несколько пьяных бабушек и панков. Мы тоже запрыгиваем в эти сани, и их сталкивают со склона вниз. Мы летим в далекие дали, ветер свистит в ушах, а лицо покалывают снежинки. Смеемся, визжим. Я сижу у Сида на коленях, он крепко и надежно сжимает объятия. Скорость увеличивается. Я ору. Мама улыбается мне во весь рот, подмигивает.

Господи, как я счастлива. Моя жизнь — ты самая лучшая сказка. Тот, кто сидит на небе и посыпает меня сверху этим чистым снегом, спасибо тебе! От всего огромного, готового снова лопнуть сердца — спасибо!

Глава 23

На село опускаются синие сумерки, свежий снежок румянится в последних закатных лучах. Бабушки за столами затягивают народные песни, и Сид, уронив мне голову на плечо, надрывается вместе с ними. А я боюсь, что, вдохнув, спугну это абсурдное и прекрасное мгновение, в котором неземной мальчик в косухе на сельской свадьбе поет русские народные песни.

Он держит меня за руку. Крепко. И воздух вокруг до предела наэлектризован.

Выходим подышать на улицу, садимся на деревянное крылечко и до наступления ночи рука об руку разглядываем далекие звезды в морозном небе. Мы говорим обо всем на свете. О мечтах.

— Лик, вот скажи, чего бы тебе хотелось больше всего на свете, а?.. — спрашивает Сид, глядя на меня в упор, так что соврать нет никакой возможности.

— Я хочу, чтобы мной гордилась мама… — отвечаю уверенно, но он только мотает головой.

— Нет, о чем ты мечтаешь? Для себя…

— Так я же ответила! Моя цель — выбиться в люди. А мечты — слишком большая роскошь, Сид.

— Мечты — это даже для меня не роскошь! — Сид сверлит меня насмешливым взглядом.

Мы долго молчим.

— Как думаешь, а кем ты была в прошлой жизни, рыжая? — Он придвигается ближе и обнимает. Он все делает так правильно и в нужный момент, что невыносимо…

— Кем? Кем… Лисой. Рыжей лисой с пушистым хвостом. Я ярче и красивее всех зверей в лесу была. По праву рождения. А ты?

— А я ободранным бродячим котом. Сиамским.

— Почему? — Я помимо воли смеюсь.

— Коты всегда, что бы с ними ни стряслось, улыбаются.

Снова молчим.

— А сам-то ты о чем мечтаешь, Сид? — подаю голос и дую на озябшие пальцы.

Сид надолго задумывается, смотрит вверх, одной рукой поправляет капюшон, а я с ума схожу от его правильного темного профиля, который близко настолько, что мозги превращаются в кашу.

— Я мечтаю о свободе, такой, чтоб как с разбегу — в небо… Мечтаю, чтобы, как в той песне, наяву повторились сказки… Мечтаю понять, как устроен мир и как устроен я сам… Мечтаю остаться здесь, на этой земле, в этой реальности, даже когда меня здесь не будет… Непонятно, да? — Он улыбается. — Вот смотри, Лик: этих звезд, может, и нет давно, но они сейчас здесь, с нами, и мы с тобой видим их свет. Хотелось бы и мне так. Чтобы меня подольше не забывали.

— Разве можно тебя забыть? — восклицаю и тут же спохватываюсь. — Я хотела сказать, разве можно вот так просто взять и забыть человека?

— Забыть, может, и нельзя… — Сид ежится от мороза. — Но приложить все силы и вытравить тех, кому ты не нужен, из памяти и сердца — вполне.