Мишка родился летом, первые три месяца я перестраивала свой мозг, привыкая к новой жизни с маленьким кричащим созданием, пускающим пузыри. Потом я пыталась не сойти с ума от усталости, потом войти хоть в какой-то ритм, чтобы спастись от недосыпа. В итоге я обнаружила себя через полгода живущей в четком графике с нечастыми радостными выходами в магазин и к ненавистному дантисту. Меня спасали друзья с нашими пятничными посиделками, но насыщенное свободное прошлое все отдалялось, общих тем для разговоров становилось все меньше, а перемены в светлом будущем казались все призрачнее. Еще через пару месяцев мне стало казаться, что я просто еще один ребенок в нашей семье: я начала терять хоть какую-то самостоятельность, постоянно ссылаясь на усталость и обреченно вздыхая. Я будто постепенно срасталась с ребенком, теряя себя.
Впервые я позволила себе подумать про няню, когда Мишке было около года. «Позволила подумать» – это было именно так, робко и аккуратно. И не было тут страха за страшную фрекен Бок, которая обязательно испортит ребенка и не будет его любить, – я была уверена, что найду заботливую опытную няню, которая не будет так нервничать и уставать, как я, которая будет с удовольствием угукать с ребенком и играть с ним в машинки – чего я не умела делать. Страх был другой – а вдруг мне обязательно за все это прилетит? Потому что что? Хорошая мать сама сидит с ребенком, не доверяет его чужой тете, не позволяет никому выполнять ее материнские обязанности, потому что никто другой не подарит ребенку столько любви и тепла, сколько родная мать. От кого именно мне прилетит и кто все это скажет – я себе не объясняла, просто переживала, что мое желание не быть дома с ребенком все время отдает чем-то ужасным.
Но ужаснее было для меня другое: с каждым новым одинаковым днем я фиксировала, как по капле улетучиваются радость и интерес к жизни. Отсутствие новых эмоций не давало мне наслаждаться жизнью, а следовательно, у меня совсем не было сил радовать ребенка. И это при том, что и муж, и родители, и друзья делали все, чтобы скрасить мою жизнь, вытащить куда-то, развеселить.
«Ну и куда ты пойдешь? На няню будешь зарабатывать? А смысл? Работать с утра до ночи, чтобы все деньги отдавать чужой тете?» – подруга считала, что я просто бешусь от безделья, искренне не понимая моей мотивации. Особенно она хохотала, узнав, что моя зарплата первый год работы после декрета была на три тысячи меньше, чем зарплата моей же няни. Я же была счастлива. Хоть и счастье это было через боль, как у меня по традиции бывает.
Я дико уставала – еще больше, чем сидя с ребенком круглые сутки дома. Но эта усталость была другого свойства, замешанная на угрызениях совести. Встать с ребенком ни свет ни заря, покормить, дождаться няню, умчаться на работу, там мучиться – ага, сидишь вот на работе, развлекаешься, а дома ребенок твой с чужой теткой, – вечером принестись домой, получить ребенка обратно на руки, покормить, помыть, уложить спать. И так каждый день. И выходные. И снова на работу. И изволь все успевать. Ты же мать.
Успокаивало меня и толкало вперед только одно: если я сама собой не займусь, то никто не займется. Я люблю ребенка и сделаю все, что от меня зависит, чтобы он был счастлив. Но отдать ему саму себя не могу.
Дети для меня никогда не были способом для самореализации, вот что, наверное, самое главное. Я чувствовала свою необходимость и значимость не потому, что у меня есть дети, а потому, что я умею делать нечто профессионально и уверенно и это нужно другим людям. И еще ключевой момент: я всегда понимала, что реализовываться в детях очень неблагоразумно хотя бы потому, что этот процесс конечен: дети вырастут, разъедутся кто куда, и привет, не в ком будет реализовываться. А к тому времени навык жизни для себя будет абсолютно утрачен. Меня такая перспектива не устраивала абсолютно.