Я ж не только мать. Дарить любовь, не изменяя себе

Поначалу было немного нервно: я заходила в комнату то к одному, то к другому, натыкалась на беспорядок, и меня подмывало как-то по этому поводу высказаться. Но ничего, кроме фраз «И что, тебе так удобно жить?» и «Ну как можно жить в таком говне?», мне в голову не приходило. Чаще всего я помалкивала – не я же так живу, у меня в спальне порядок. А здесь живет другой человек, которому эта грязная тарелка на столе нисколько не мешает. Иногда не сдерживалась, и меня несло: я искренне не понимала, почему нельзя все время поддерживать элементарный порядок – ведь так проще жить. Но кому так проще жить? Мне? Почему я решила, что такой же простой, как мне казалось, способ жизни выберет абсолютно другой человек? Да, это мой ребенок, но вроде бы он не обязан быть таким же, как я? И как-то полегчало. Заходя в комнату к сыну, я старалась не особенно всматриваться в детали, приговаривая, что долго находиться здесь по известным ему причинам не могу, так что «давайте уж лучше вы к нам».

Убираясь в квартире, я спрашивала, не нужен ли им вдруг тоже пылесос – ну мало ли зачем. И если вдруг понадобится, то я тогда могу его не убирать. Это ни разу не сработало – ну то есть ни разу никто из детей не подорвался ко мне с криками «Да, мама, мне очень нужно пропылесосить свою комнату, не убирай пылесос». Они как смотрели YouTube, так и продолжали смотреть. Я же радовалась, что убирать мне теперь меньше, уборка детских комнат – их ответственность. Несколько раз я пробовала другой заход: предлагала свою небольшую помощь в будущей гипотетической уборке. Говорила, например, так: «Слушай, если вдруг тебе тяжело отодвинуть свою кровать и выгрести оттуда все бутылки от йогурта, которые ты туда бросал, то я могу помочь». Тоже странный, конечно, заход. По сути, я завуалированно намекала, что пора бы уже, наконец, выгрести весь мусор из-под кровати. Пишу и сама раздражаюсь: если бы ко мне периодически наведывались с такими «добрыми» предложениями, я бы быстро выходила из себя. Хорошо, что я очень скоро поняла, что толку от моих попыток внушить детям тягу к чистоте все равно нет. И отпустила.

И знаете, никто грязью не зарос, мыться все продолжали и даже пылесосили и иногда, редко, прямо скажем, но вытирали пыль. В минуты особого душевного подъема даже перестановку у себя делали и звали меня «в гости» – посмотреть и восхититься. Восхищалась я всегда, потому что мне нравилась их самостоятельность в принятии решений. Правда, вот покрасить стены баллончиком я не давала – на этом заканчивались моя смелость и уважение личных границ. Не знаю почему. Казалось бы – подумаешь, стены. Ну сделает он их разноцветными, потом надоест – перекрасит. Но что-то здесь в моем подходе дало сбой.

С разъездом детей по комнатам пришло одно новое правило в нашу коммунальную жизнь: теперь полагалось стучать в дверь, прежде чем ты захочешь войти. Не помню, чтобы мы специально как-то это обговаривали – что вот теперь, мол, с завтрашнего дня, мы стучимся друг к другу в дверь. Просто вдруг стало понятно, что дети растут, у них все больше своих тем для разговоров и своих личных дел, которые не должны быть на виду. Правило работало, как обычно в нашей семье, в обе стороны – в мою комнату тоже стучались. Особенно это актуально с Тосей – я понимала, что если сейчас разрешу войти, то влетят не только дети, но эта бастардина со своими слюнями.

Мерное постукивание в дверь давало мне успокоение: я не увижу ничего, чего бы мне не стоило видеть. Но вместе с тем неожиданно давало соблазн – подслушать. И справиться с этим постыдным желанием было нелегко, потому что внутренний голос предательски шептал: ну, ты же не подслушиваешь, ты пытаешься не упустить, предостеречь и спасти.

Самое страшное, чего боится почти любая мать, – упустить ребенка. Что именно это означает, определяет для себя каждый сам. Для кого-то «упустить» – это двойка за контрольную по математике или услышанное от ребенка матерное слово, для другой матери «упущением» станет проколотое ухо или найденные в рюкзаке сигареты. Для меня все эти стадии взросления никогда не коррелировались в голове с «упущением». Страх – мерзкий, липкий, холодный – меня настигал только от одной мысли: я не замечу вовремя какие-то необратимые процессы, связанные с криминалом. Это единственное, что меня волновало. Я всегда осознавала свою главную родительскую миссию как защиту ребенка: я должна предостеречь и защитить его от внешних угроз и от него самого. Но как не скатиться на этом пути к банальной слежке за детьми? Как защитить, если досконально не знать, как и чем они живут, с кем и о чем общаются? У половины моих знакомых есть телефоны всех друзей детей, у всех настроен родительский контроль, они знают все о передвижениях ребенка, его разговорах, у них есть доступ к его переписке. Как все это могло бы сочетаться с моим принципом о соблюдении личных границ? Или на словах мы их, конечно, соблюдаем, в дверь постукиваем, но на самом деле активно следим, читаем и смотрим?