Яблочные дни. Часть I

Альда порывисто села, схватила Берни за руку, замотала головой. Какие холодные руки при таком жаре. Он осторожно отнял её пальцы от запястья, взял в свои руки, пытаясь хоть как-то отогреть. Домой мы, значит, не хотим. Сопровождающие и правда не вызывали доверия, но ещё больше Берни не верил в то, что Альда разделит с ним дорогу. Три года холода наглядно показали: супруга скорее пожелает ему смерти, чем согласится на наследника. Какой уж разговор о преданности в изгнании, когда она, казалось бы, с волнением провожая его на войну, умудрилась обещать выйти замуж на Рейнольта! Что заставило книжницу и без пяти минут невесту пуститься в дорогу за ненавистным мужем? Нетерпится овдоветь, устранить препятствие к счастливому браку? Тогда Рейнольт нагрянет в любую минуту… Что ж, пускай, Оссори не привыкать щёлкать псину по носу и убегать через окна.

— Это мой долг, понимаешь? Я должна была за тобой поехать, так было нужно…

— Нужно кому? — Берни сощурился, чуть сжал руки Альды. С языка рвались и другие вопросы, но нельзя. Всё же он не желал ей ни бреда, ни тем более смерти. Или скажет сама, или он скоро и сам всё узнает.

— Мне. И тебе. — Пальцы отогрелись. Берни мотнул головой, встал со стула. — Так было надо. Так надо. Ты уехал, а я должна тебе помочь.

Альда не сводила с него налившихся слезами глаз, комкала и расправляла уголок одеяла.

— Значит, помочь? Мне? — Берни не смог совладать с голосом, хотя до последнего пытался не сорваться на крик. — Кому вы собрались помогать, ну? Мне или… Смелее, кто я по-вашему?! Калека? Узник? Полковник драгунского полка удостоился жалости, ну конечно, хвала Отверженному, или кто там вам её нашептал! Помогайте себе, а мне помощь уже не нужна! А если и нужна была, то не от вас уж точно! Я предал друзей, и они отвернулись, я забылся в гордости, и мой полк погиб! Я предал память Айрона-Кэдогана, эту вину не искупить…

В голове зашумело, голос в мыслях зашептал свою похоронную песенку. Рональд глянул на притихшую Альду. Она сжалась комочком, зажала рот руками, щёки залиты слезами. Почему-то это бесило ещё больше. Проделала такой путь, чтобы разреветься от крика мужа? Или это слёзы жалости?

— Я вам не верю. Вы оказались на моей дороге не просто так и уж точно не мне во благо. Нагнать меня было просто, я достаточно здесь просидел. Но, дьявольщина, зачем?

— Это был мой долг… — всхлипнула из-под одеяла Альда.

На секунду он разуверился. Он знал Альду достаточно давно, так врать она не умела… Научилась за три года? Кто перед ним, влюблённая в псину дура или просто маленькая плакса, которая до сих пор верит всем прочитанным глупостям?

Едва не взвыв, Берни упал на табурет у кровати и отдёрнул одеяло от лица Альды. Она только испуганно моргнула, но не отстранилась. С явным сомнением, но протянула к нему руку, положила на ладонь. Белые, снова замёрзшие пальчики казались слепленными из снега. Оссори вздохнул, потёр лицо. Пусть так. Будет так, как будет. Судьба играется с ним с самого Лавеснора, он доверится ей и сейчас, а там — или поддастся, или переломит её рок.

— Я понятия не имею, куда еду, но домой точно вернусь не скоро. И я по-прежнему вам не верю.

— Однажды ты взял меня с собой в лес… Помнишь, перед помолвкой? — Альда потупила взгляд, даже красные пятна на щеках померкли. — Ты тогда сказал, домой мы вернёмся не скоро. А ещё ты сказал, что я достойна быть графиней Оссори. Ты тогда доказал, что не оттолкнёшь меня, стерпишь. Так позволь и мне доказать, что я действительно достойна называться Оссори.

— Это, дражайшая, нужно было доказывать три года назад. Считаете, ещё не поздно? Валяйте! Поезжайте со мной, замерзайте, вываливайтесь из седла, развлекайтесь, как хотите!

Берни сбросил с ладони её руку, не удержался и поёжился, как от озноба. Альда тут же ответствовала знакомым до оскомины взглядом — пренебрежение на грани презрения. Вот она, прежняя Альда. А он-то испугался, что её и правда подменили какие-нибудь жители Подхолмов! 

— Рональд, подожди!

Что же она делает? Искать утешения у того, из-за кого рушится жизнь? Но ноги сами несут к нему, какая глупость… Здесь Альда не останется, не после слов его матери!

— Берни! — только бы голос не дрожал, он не любит слёз…