— В семье не должно быть злобы… — Изольда вздохнула, всколыхнув потяжелевшую, уложенную в волны лент грудь. Вышло совсем не волнующе. — Но ты так опечален. Идём танцевать, ну же, не хмурься!
Аддерли сбросил руки вдовы Кернуолт, обвившие его шею, и за запястье увёл её за колонну. Их окружили тени, отрезая от танцующих, но разве эта плакучая коза ещё не попрала всех приличий?
— Да что ты себе позволяешь?! — прошипел Энтони. — Знатная дама? Честная вдовушка?
Изольда недоуменно шевельнула набеленными веками, тронула в крашеных волосах пёстрые перья. В шраме защекотало. Скривившись, Энтони выдернул одно, приторно розовое, сломал в занывших пальцах.
— Ты держишь себя как одуревшая кошка, возьми себя в руки, Изольда!
Покраснев под слоем белил, дурёха вынула у него из пальцев половинки пера и ссутулилась. Прежде её хотелось пожалеть, простить ей все глупости, когда она пыталась сделаться меньше ростом, но сегодня… Помириться. С Роксбуром. Ради неё. Плакучей козы. Откормленной на долгую зиму, к тому же.
— Я не могу взять себя в руки, Энтони, — проблеяла роксбурова падчерица пуговицам на своих уродливо изгибающихся туфлях. Точь в точь копыта. — Ведь я так люблю тебя! Очень-очень…
Энтони досадливо поморщился, упёрся локтём в резные листья колонны и отвернулся к танцующим, раззадоренным оглушающей, грубоватой музыкой бранля. Следовало оставить её ещё при жизни Филис! Уж пристроила бы подружку в пару какому-нибудь плясуну и ценителю белил, перьев и пуговиц.
— Ты не понимаешь? Я не отвечал на твои письма…
— Потому что на войне тебе было не до этого… — Изольда положила ему на плечо потяжелевшую руку.
— Не пускал к себе, когда вернулся… — Энтони сбросил её руку резким движением плеча.
— Потому что был болен!
Аддерли развернулся, не зная, придерживает ли он саблю или просит у неё сил:
— Потому что больше не хочу видеть тебя рядом.
Да, коза. Да, плакучая! Карие — не синие, не голубые! — глаза распахнулись и посветлели от слёз, и всё лицо исказилось плачем. Точно зажив само по себе, оно сморщилось и запищало у неё под ладонями.
Заведя руки за спину, Энтони отступил на шаг. Успокоить?… Скорее сбежать! Альда Уайлс, Рональд нередко бывал груб с ней, но никогда она бы не проронила на людях слёз. Офицерская вдова же себя не сдерживала. Музыка приглушала её истеричные подвывания, но дела не спасала.
— Аддерли, я хотел поблагодарить вас за сохранение разумности, но вижу, на мышах она и закончилась. — Лоутеан приближался той же мальчишечьей походкой, только теперь по напору дал бы фору любому бывшему безголовику. Это что же, сейчас и Аддерли, вслед за Роксбуром, познает королевских немилостей? — Зачем вы довели до слёз свою спутницу? Что случилось, мессира?
— Ничего, что бы стоило внимания вашего величества, — предпринимая отчаянную попытку сохранить личное личным, Энтони взял Изольду за локоть, заставил отнять от плачущего лица руку. На ладони лежали хлопья белил. — Идёмте, Изольда.
— Мессира Кернуолт останется на моём попечении, — Лоутеан обаятельно улыбнулся и потянул Изольду за второй локоть. Плач прекратился. Женщина по очереди, с испугом, взглянула на короля и виконта, зажмурилась и втянула голову в плечи. — Пойдёмте, Изольда.
И они ушли. И Лоутеан Нейдреборн держался с этой плакучей козой словно со своей королевой.
С присвистом выдохнув, Энтони разжал рукоять сабли, которую, оказалось, всё это время стискивал. Мышиный хвостик увёл у него даму? Мышиный хвостик перехватил у него даму? Мышиный хвостик — не такой уж хвостик?
— В новый год без лишних юбок, — хохотнул вынырнувший из теней Аргойл и хлопнул Аддерли по плечу. Бранль закончился, и к ним вернулся запыхавшийся Далкетт. — Ну как, Джон, ты с нами?
Глава 34
Блицард
Эмерикский тракт
Мариус форн Непперг, Багряный рыцарь её величества, привстал в стременах и мчался, обгоняя рассветное солнце. Он стремился нагнать непримечательную совсем карету — ни скульптурная резьба, ни роспись не украшала её боков, ни стекло, ни слюда не блестели в её окошках, не было даже места для возницы, ею управляли сидя верхом. Невозможно заподозрить в ней таких пассажиров, как беглая королева. Но Багряный рыцарь бы отыскал их спас, он всё ближе, ближе, и в седельных сумках у него тёплый плащ и перчатки на меху, он окутает им свою королеву и поцелует каждый пальчик перед тем, как надеть перчатки на её озябшие руки… Он странно покачнулся в седле и пропал вместе с конём, точно никогда и не мчал впереди рассветного солнца.