Яд персидской сирени

— …И ты не знаешь, что было дальше? — разочарованно спросил Монах.

— Знаю! Конечно, знаю. Я боялась за него и пошла следом. Он знал дорогу! Навстречу ему бросилась собака, запрыгнула лапами на грудь, лизнула в лицо, и он закричал: «Капитан, фу!» А потом вышла молодая женщина с ребенком… И тогда я уехала.

— Прекрасная история! — с чувством сказал Монах и протянул Татке салфетку — она промокнула глаза. — Ты ни о чем не жалеешь?

— Не знаю… Сейчас стало пусто и легко. Нельзя ведь жить во лжи. Вы сказали, нужно отдавать долги…

— Что ты собираешься делать?

Она пожала плечами.

— Вспоминаешь Пашу?

— Все время. Особенно сейчас…

— Он тебе нравился?

Она задумалась; сидела, улыбалась, вздыхала. Потом сказала:

— Да.

— А Визард? — не удержался Монах.

— Визард был друг. Братан, мальчишка. А Паша был взрослый и сильный. Мы были неблагополучные и глупые… бунтари! Кругом враги, а мы в гробу их видали. Я оглядываюсь назад… ужас! Неужели это я? А он делал себя сам, все мог, ничего не боялся. Однажды он купил мне мороженое…

— Зеленое?

— Ага. Воспитывал. Нужно учиться, работать, развиваться… все такое. Рассказывал про себя. А я пропускала мимо ушей и думала: «Ну почему он с Веркой? Она же злючка и стерва!» Мы шли по улице, он говорил, а я засмотрелась на него, чуть не влетела под тачку, не заметила, что красный свет. Он дернул меня к себе, и я почувствовала его запах…

Оба молчали. Начал накрапывать невесомый тонкий дождик, зашуршал в листьях.

— Я все время с ними разговаривала… там. С ребятами, с отцом. Просила прощения у Визарда, плакала… Все время звала маму. Повторяла: «Мамочка, родненькая, забери меня отсюда, забери меня к себе, я больше не могу, у меня нет сил, я не выдержу, мамочка, где ты?» Я знала, что мне не выбраться, я хотела умереть… И про Пашу часто думала. Вспоминала его руки, голос, слова… как мы идем по улице, лето, солнце, много людей и машин… воля! И он мне покупает мороженое. Смотрит, улыбается… я капнула на футболку, он сказал: «Ну что ж ты за корова такая!» И мы рассмеялись… Я не понимаю… никто ни разу за все это время! Никто. Ни одна живая душа… для них я уже умерла. Ни сестра, ни Паша… Почему? Господи, почему? Я ведь живой человек! То, что я выскочила… чудо! Я до сих пор не верю… думаю, кто помог? Что это было? Случай? Или чья-то добрая воля?

Она смотрела на Монаха с надеждой, она хотела получить ответ немедленно, только теперь она почувствовала, насколько хрупко жизненное равновесие, как бесповоротно скользит маятник. Ей было страшно, ей стало бы легче, если бы она знала, что протянется чья-то добрая рука в конце концов, защитит и спасет, а значит, есть смысл и надежда…

— Эрик сказал, вы волхв. Может, вы знаете… что это было?

Монах только вздохнул и подумал, что, может, и не требуются ответы, ей нужно участие и слушатель, ей нужно выговориться и расставить все по полочкам. Попытаться расставить. Тем более что ответов у него все равно нет. Почесал бороду. Они смотрели в глаза друг дружке…

— Осень, — сказал он после долгой паузы. — Желтеют деревья…

— Еще нет! — возразила Татка живо. — Совсем мало. Вода в реке теплая, можно купаться. Потом бабье лето, потом дождь и голые деревья — вот тогда осень. А потом зима. Знаете, я забыла зиму, помню только, что зимой идет снег, и все. В детстве я ела снег, а папа смеялся и кричал: «Прекрати, дурашка! Простудишься!» Представляю, как буду стоять у окна и смотреть на снег… или в парке… Я вспоминала парк зимой, как горят лиловые фонари и летит снег…

Монах представил себе одинокую женщину у окна… Он все смотрел на нее, словно спрашивая себя о чем-то и не находя ответа, вытягивал губы трубочкой и скреб в бороде. Она уставилась тревожно:

— Что?

— Ничего, просто смотрю на тебя и слушаю.

— Неправда! Что? — потребовала она. — Не пугайте меня!

— Понимаешь, какое дело… даже не знаю, как сказать. — Он вытащил из кармана фотографии. — Вот!

Это были знакомые Татке фотографии с корпоратива. Елка, радостная толпа, все с шампанским, Дед Мороз, Снегурочка, Вера, Паша… Татка взяла одну, подняла глаза на Монаха. Лицо ее было печальным и недоуменным. Он сказал:

— Мне кажется, я видел Пашу.

Она смотрела непонимающе.

— Пару месяцев назад, точнее, в мае. Мы попали туда случайно… почти случайно, и я его увидел. Всего несколько минут. Когда я рассматривал фотки, я спрашивал себя, где мог его видеть… Пашу. Чувствовал, что видел раньше, и не мог вспомнить. Инерция мышления, — он вздохнул, — старею. Вот и на пампасах крест…

— Он жив? — Татка побледнела, ей казалось, она падает, и она ухватилась за край стола. — Где он?

— Жив, надеюсь. У него белая прядь на виске, тут на фотке видно…

— На правом! Он говорил, его цыганка в детстве сглазила, шутил так. Где он? Почему не вернулся?

— Почему не вернулся? — Монах неторопливо расчесал бороду пятерней. — Наверное, не захотел. Переосмыслил свою жизнь и… не вернулся. Иногда люди уходят в монастырь, всяко бывает. Понял, что не хочет больше, тупик… Взял и ушел. Ты сказала, он делал себя сам, был сильный, с ходу принимал решения…