Яд персидской сирени

— Ну-у… — протянул Добродеев, разморенный зноем и горячим чаем. Говорить ему было лень, а хотелось вздремнуть.

— У тебя тут есть знакомые?

— Есть. Я собирал материал про здешние аномальные явления. Местный краевед и летописец, бывший учитель, Яков Михайлович… дед Яша. Кстати! — хлопнул себя ладонью по лбу Добродеев. — Помнишь ведьму Саломею Филипповну?[5] У нее тут дом… Не столько дом, сколько халупа, она тут все лето с внучком, магистром оккультных наук. — Добродеев хихикнул. — Я писал про него…

— Помню, как не помнить. Она-то нам и нужна! — обрадовался Монах. — Вот кто в курсе всех местных сплетен. Подъем, Лео! Труба зовет!

…Ладанка оказалась небольшим поселком чуть в стороне от дороги. Аккуратные домики, пустынные улицы, спящие в лопухах собаки, разноцветные ленивые куры с раскрытыми от жары клювами. Согбенные фигуры, копающиеся в огородах. Курящиеся там и здесь дымовые столбы, ностальгический запах костра. Зной здесь ощущался еще сильнее по причине отсутствия малейшего движения воздуха.

— Здесь когда-то стоял студенческий лагерь. — Добродеев вздохнул. — Я был несколько раз. Сидишь с девочкой, бывало, под звездами, туман поднимается, целуешься до… — Добродеев запнулся.

— До умопомрачения, — подсказал Монах.

— Именно! Ночь, луна, а в тебе каждый нерв играет, драйв сумасшедший… — Он снова вздохнул. — А что теперь? Толстый человек средних лет и сомнительной внешности, Карлсон с крыши, дешевый журналюга из «Старой лошади», как ты выразился. Эх, жизнь моя, иль ты приснилась мне?

— Надеюсь, вопрос риторический, — сказал Монах. — Хватит распускать нюни, Лео. Мы напали на след…

— Христофорыч, какой след? Я вообще не понимаю, что мы здесь делаем. Каким боком к поискам матери подруги Эрика какая-то авария?

— Ты прав, Лео. Но только на первый взгляд. Мой друг детства Жорик сказал, что концентрация эвентов со знаком минус в отдельно взятой семье Мережко зашкаливает, а потому одно цепляет другое, что есть однозначно подозрительно. Он подвел под это целую философскую базу, не буду утомлять тебя деталями, даю тезисно, так сказать.

— Ты хочешь сказать, что исчезновение матери этой барышни связано с аварией Павла Терехина? — недоуменно спросил Добродеев.

— Не буквально, я думаю. То есть я вообще ничего не думаю, это все Жорик. Но что-то в этом есть, согласись.

— Жорик? Философская база? — фыркнул Добродеев.

— Я понимаю твой скепсис, Лео, но при расследовании преступления всяко лыко в строку, даже самое дурацкое. Помнишь патера Брауна? То-то. Классика. Кроме того, многих гениев в детстве считали идиотами. Эдисона, например, или Эйнштейна.

— Это не значит, что всякий идиот гений, — заметил Добродеев.

— Не могу с тобой не согласиться. Адрес ведьмы помнишь? Тогда вперед.

…Жилище ведьмы Саломеи Филипповны находилось на отшибе Ладанки, как и принято месту проживания всякой уважающей себя ведьмы. Его заслоняли от дороги высокие мрачные сосны. Друзья вошли через незапертую калитку во двор; навстречу им бросился большой пушистый пес с разноцветными глазами: правый был голубым, левый — карим. Он прыгал вокруг, припадал на передние лапы, скалил зубы, но не лаял. Они замерли.

— Ты же волхв, — прошептал Добродеев. — Укроти животное!

— Скажи это ему, — прошептал в ответ Монах. — Ладно, попробую. — Он вытянул руку, откашлялся и приказал: — Сидеть!

Пес подпрыгнул и радостно облизал Монаху руку.

— Умница, — сказал Монах. — Хорошая собачка. А теперь сидеть!

Пес снова подпрыгнул и уперся лапами Монаху в грудь, жарко дыша ему в лицо.

— По-моему, ты ему понравился, — сказал Добродеев.

Они вздрогнули, заслышав громкий бас Саломеи Филипповны:

— А кто это к нам пожаловал? Глазам своим не верю!

Господа Монахов и Добродеев собственными персонами. Херес, сидеть!

Она стояла на крыльце, громадная, широкоплечая, с пышной гривой черно-седых волос, и, приложив ладонь домиком ко лбу, рассматривала непрошеных гостей. Пес тут же оставил Монаха в покое и уселся на траву.

— Саломея Филипповна, дорогая, извините за вторжение, — произнес Добродеев светским тоном. — Мы тут случайно, проезжали мимо, так сказать…

— Добрый день вам, Саломея Филипповна! — Монах в свою очередь низко, по-извозчичьи, поклонился и повел рукой чуть не до земли; распрямился, огладил бороду.

— Заходите, господа! — приказала Саломея Филипповна. — Прошу в дом.

…Дом! Громко сказано. Они сидели в полутемной горнице с кривыми полами, голубоватыми от свежей побелки стенами и потолком. Единственное оконце было закрыто буйно цветущей геранью. Пахло тут сухой травой и слегка сыростью, и было прохладно.

— Собаку зовут Херес? — спросил Монах. — Интересная кличка. Кто придумал?

— Он сам сказал. Приблудился год назад, мы и оставили.

— Сам? — удивился Добродеев.

— Никитка пытался угадать кличку, перепробовали из Интернета весь алфавит, вроде отзывался на «Хедер», «Харитон», «Харон» и всякие другие в том же духе. Ну я и предложила «Херес», ассоциации приятные.

— Хорошая собака, добрая. Глаза разные или мне показалось?

— Не показалось, глаза разные. Собака хорошая. Как насчет чайку с травками? Или чего покрепче?